ПОМНИТЬ!

Сразу после своего создания, почти 20 лет назад, Детский фонд бросился на защиту поседевших детей, тех, кто пережил войну в самом тяжком ее виде — малолетним узникам фашистских концлагерей и гетто. Дважды я обращался в правительство, которое тогда, по счастью, — а страна была на треть больше и землями, и народом, — слышало голос общественного Фонда. Дважды принимались постановления правительства о малолетних узниках, мы образовали организацию по имени «Союз бывших малолетних узников фашистских концлагерей», почти экспромтом — но каким же потрясающим и горьким оказался этот экспромт! — провели в Киеве слет многострадальных детей, подчеркну — только узников. Больших льгот и привилегий им не дали — телефоны без очереди, да еще кое-какую мелочь, с точки зрения сегодняшнего дня. Но как они ликовали! Только от одного: от того, что их признали! Что (это поручили Фонду) им выдали специальные удостоверения несовершеннолетних узников. Что работала (в Фонде) специальная госкомиссия по установлению факта пребывания в застенке, ведь фашисты узникам лагерей справок не выдавали!
Потом Германия решила выплачивать этим детям денежные компенсации. Все шумно вдруг зашевелилось. Появились специальные организации по раздаче денег, и Детский фонд от этого отшатнулся, отошел — слишком много за таким благодеянием предполагали мы суеты, слез и обид. И хотя деньги никому не помешают, особенно таким «бывшим» детям, я и до сих пор убежден: деньгами лагерные муки не искупить. И еще: не Германия, а мы, пострадавшая сторона, должны были бы повысить пенсии, признать страдание невинных, сами помочь тем детям, кто горько пострадал от войны.
Но оставим в стороне ту историю. Она закончилась. Деньги раздали, они давно истрачены. Последствия? Судить — не мне, хотя я тоже дитя войны, хотя и тыловое.
Тыл военных лет был Родиной нашей. Она, как могла, спасала нас. Одна моя только вятская сторонка приняла 40 тысяч ленинградских ребятишек, секретари тех деревенских райкомов, на которых немало грязи пролито нынче, каждое утро начинали с вопроса: есть ли дрова в детдомах, где ленинградцы, чем их кормить и как лечить? Типовым врачебным детским диагнозом тех лет были — малокровие и дистрофия. Нас спасали матери, бабушки. Отцы воевали, дедушки, если есть, вкалывали. Народ своим телом прикрыл собственное детство, не рассуждал, не болтал, а просто — защищал. Страданиям этим я посвятил свою дилогию «Русские мальчики» и «Мужская школа», и нечего мне к ним прибавить: тогда наша страна сделала для нас все, что могла, хотя и не всех уберегла.
Письма, которые публикуются здесь и которых только в моей литературной почте — сотни, справедливо формулируют вопрос: тогда уберегла, а сейчас, что же, забыла? Нужно ли помочь детям войны — наверное, это те, кто родился до 1940 года?
Я, к примеру, 1935 года рождения, десятый класс со мной кончило 30 мальчишек, в живых осталось не больше 8-10, две трети уже умерли. Вот серьезная тема для исследователя! И умерли не потому, что алкаш на алкаше, такого не было. А потому что в самые нежные годы не хватало витаминов, не было масла, да и хлеба ели не досыта даже в нашей тыловой Вятке.
Остальным того хуже. Голод, недоедание, малый вес и рост потом всю жизнь аукаются, и хоть помирает взрослый, даже седой человек, от установленного диагноза, за ним, установленным, много неустановленных причин, запрятанных в недокормленном, недоцелованном, недолюбленном детстве.
Лично мне, пока я жив и пока есть мой сын и мой внук, не надо казенных добавок — как-нибудь доживу сам. Но ведаю, даже слишком хорошо, как бедствуют мои сверстники, и люди чуть постарше и чуть помоложе, если у них что-то не сложилось и они вынуждены одной собственной пенсией бедовать.
Новые наши правители родились много позже войны и не очень чувствуют рубцы и шрамы старших поколений. Участники войны — да, тут и спору нет, — им сегодня помогают неплохо. Но вот дети войны, — гуманизм власть предержащих до мыслей об этом до упора истончившемся людском слое, не поднимается, а жаль. Ведь это именно ленинградец, любимый мной Юра Воронов, мальчик-блокадник и истинный поэт, написал про наше племя: «Нам в сорок третьем выдали медали и только в сорок пятом паспорта».
Кстати, об узниках, малолетних жертвах: их ведь так и не признали участниками войны: мол, военные ветераны возражают. Но ведь те дети не просто участники, а жертвы войны. Еще мы просили, чтобы их, всех оставшихся в живых детей, наградили медалью «За победу над Германией». Не наградили.
Вот и дети войны — все дети военной поры. Кто они? Конечно, жертвы. Надо ли им помочь, ведь осталось-то от этого поколения не шибко много: уходят каждый день. Конечно, надо.
Но что помогут — верю плохо. Почти не верю.
Что остается? Помнить, что с нами было.
Ведь нам, детям войны, досталось небывалое счастье: узнать, что такое Победа!!