НИКОМУНЕНУЖНЫЕ

Кто-то очень точно и вполне метафорично заметил однажды: «Мы живем под собой не чуя страны…» Вот и теперь вокруг вдруг содрогнулись от цифры, обнародованной Следственным комитетом: в прошлом, 2011 году покончили жизнь самоубийством 896 детей и подростков, а за половину нынешнего года – уже 532!
Что, содрогнулись? Слава Богу! Но почему «вдруг»? Статистика такого бедствия не секретна, она публикуется, и Российский детский фонд называет число детей и подростков, оборвавших свою жизнь, – 14 157 с 2007 по 2011 год включительно. Причем эта цифра не наша, она опубликована в докладе Детского фонда ООН (ЮНИСЕФ), по заказу Центрального научно-исследовательского института организации и информатизации здравоохранения минздравсоцразвития в 2011 году.
Одним словом, кому надо было это знать, тот знать мог. Но вот что предпринять, как это остановить, позволю заметить, не знает никто. И главное, никто ничего почти не сумеет изменить.
* * *
В поспешных, подчас заполошных первых публикациях и разговорах на эту тему суета вылезает на первый план. Тут и недостаток – ай-ай-ай! – психологов в школе (надо срочно прибавить – и ведь прибавят!); и невнимательность учителей – давайте-ка примем меры (а они давно приняты – школа «продает» образовательные услуги, странный какой-то товарец, но не обязана заниматься воспитанием, оно в прошлом, как и министерство просвещения, имевшее многовековую в России историю); и группы-то подростков, склонных к суициду, уже создаются (как же, интересно понять, будут находить ребятишек-то, готовых свести счеты с жизнью, неужели опросом или первой неудавшейся попыткой?); даже поминают Координационный совет «по реализации Национальной стратегии действий в интересах детей на 2012–2017 годы» (видать, совет-то и насоветует всему детскому миру, как спасаться ему от нежелания жить).
Не спорю, может, что и придумается нашими говорливыми по всякому делу мастерами не дела, а слова. Но повторю давно сказанное в одном старом фильме: «Говорителей у нас много, делателей мало».
* * *
Ученые, предоставившие доклад о смертности российских подростков от самоубийств, констатируют немало важных причин этих страшных исходов. Тут и вопросы тонкой психологии: весной, когда все расцветает, самоубийств становится больше, потому что угнетенное состояние души не выносит сравнения с радостью жизни. Риск суицидов у юношей приходится на апрель–июнь, у девушек – на апрель–июль. Опасно и Рождество, когда многие молодые понимают, что они одиноки, никому не нужны и счастливого будущего у них нет. Особо выделяется экзаменационная пора: завалил экзамены – жизни конец!
Специалисты называют в числе причин детских и юношеских самоубийств и наследственность (у 6% детей, совершивших суицид, то же самое сотворил и один из родителей; у 44% такую попытку предпринимал близкий родственник). Суицид очень часто – и это новая данность – посттравматический стресс в результате насилия. И эта причина составляет 80% всех самоубийств! Напомним при этом слова – тогда президента – Д.А. Медведева, называвшего цифру насилия над детьми за 2008 год. Эта цифра ужасающая – 130 000. В последующие годы констатация этих фактов снижалась до 110, до 100, до 90 тысяч насилий над детьми в год. И любая из этих «понижающихся» цифр заключает в себе последующие детские самоубийства. И вот это уже более чем серьезный мотив.
Нужно констатировать и еще одну, на мой взгляд, коренную причину самоубийств людей, только начинающих жизнь. Они не любимы семьей. Еще точнее – семья, которая явила дитя миру, сама-то оказалась неустойчивой и рассыпалась. Вдумайтесь в этот нешумный, но многоговорящий показатель: 60% подростков, покончивших с собой, жили в неполных семьях. Распад этих семей происходил у них на глазах, чаще всего в их дошкольном, еще нежном возрасте, но взрослые не желали считаться со своими детьми, конфликтуя между собой и явно, и скрытно.
Ну и плюс ко всему доступный алкоголь, включая дурацкие и, безусловно, разлагающие «энергетики» и очень опасные никотин и наркотики…
* * *
Еще раз обозначу: все сказанное выше – дробные заключения ученых, справедливые каждое по себе. Но ни одно из них порознь не в состоянии ни обобщить картину, ни понять до конца источников бедствия, небывалого для России, ни хотя бы обозначить, где спасение этих ребят.
Дело в том, что готовность покончить с собой подростком, а уж тем более ребенком, не была привычной для России. Отдельные истории – да, были, но они есть повсюду, и их основа чаще всего психическое нездоровье. Но чтобы так, как сейчас, – никогда!
Напротив, детство, оказавшееся в самых экстремальных обстоятельствах, инстинктивно стремится к самосохранению. Я сам дитя войны и видел, как спасали себя и своих близких ребятишки, попавшие в немыслимую беду, – в голод. Но люди, окружавшие их, в том числе и сами бедствующие, всегда протягивали даже не кусок хлеба, а руку помощи. Сколько детей погибло в войну! Сколько подростков! Но статистика не знает, чтобы дети тогда кончали с собой. Потому что они жили великой целью – победой!
И здесь, мне кажется, уместно процитировать Людмилу Николенко, которая вместе с мужем создала по призыву Детского фонда семейный детский дом, и кроме пятерых кровных детей они, мелиораторы по образованию, вырастили еще 36 приемных ребят. Создав при этом уникальный семейный духовой оркестр. И оркестр этот, и большое приусадебное хозяйство, и огромный дом, где для всех хватает и места, и заботы, и любви, – а речь идет, напомню, о помощи детям, покинутым кровными родителями, – переполняет каждого из ребят, во-первых, добрым отношением к нему, а во-вторых и в-главных, его ответным трудолюбием, постоянной занятостью. Вот эта мать прямо и говорит: «Мы и оркестр-то придумали для того, чтобы все дети были заняты полезным делом и все были вместе».
Заняты вместе! Правило, известное всем и всех спасающее! Но, к сожалению, отвергаемое.
Дурные мысли приходят не тогда, когда у тебя есть цель, смысл и желание себя реализовать. А тогда, когда их нет.
Детство, воспитуемое способом, так сказать, безпривязным: возле экрана – телевизионного или компьютерного, со свободным доступом к куреву, травке, наркотикам – посильнее, живущие в распавшейся и морально подавляющей семье, при конфликтах в школе – с учительством, со сверстниками и «старшими» на переменах и во дворе – всё это создает или криминальное, или протестное, или безысходное психологическое состояние.
Есть еще один, на мой взгляд, основной социальный мотив. У нас нет, пожалуй, классового размежевания. Потому что нет классов. Покажите, где обретается рабочий класс? А где крестьянство? Отдельные группы и раздельные объекты. Но размежевание произошло сверхглобальное и носит оно материальный характер. Материальное размежевание. Одни жируют и гуляют. И это активно рекламируется. Другие голодают и пьют – это тоже рекламируется.
И «негатив», и «позитив» – хотя и то и другое бессмыслица – вызывают к ним тягу разновекторную, направленную «вверх» и «вниз». Они яростно обсуждаются. Не только прессой, экраном, разного рода «говорителями». Они тиражируются детским взглядом. Ребенок всегда подражает. Он подражает не только добру, как в сказке, но и злу – как в жизни. Дети всё видят, всё слышат, даже если не всё понимают.
И очень часто понимают самое страшное: они не званы на этот праздник жизни, они никогда не станут богатыми, как эти благополучные нувориши. И они не хотят влачить жалкое существование.
И дети делают печальный вывод: я никому не нужен. Зачем жить? Зачем жить, если всё, окружающее меня, похоже на железобетонный круг, из которого никогда не вырваться?..
* * *
Я давно пробую изучить детский суицид. И давно понимаю: однозначного ответа, что с нами происходит и почему дети отказываются жить в наше внешне сытое время, не существует.
Я попытался сделать это литературными возможностями. В июньском номере журнала «Наш современник» напечатана моя короткая повесть-эпитафия «Эх, вы!..» Эпитафия – это надмогильная надпись. И повесть, хотя в ней все-таки другой герой, посвящена памяти Гены Черданцева из села Карпово Алтайского края. Он, старший в семье, где шесть детей, забота о которых легла на него, повесился в знак протеста против бескрайнего пьянства своих родителей. А пили они потому, что оказались отвергнуты нынешним жизнеустройством. Впрочем, это их никак не оправдывает.
* * *
К тому я, собственно, и веду. Детей задумывают (хорошо бы!), зачинают и рожают взрослые люди. Всем нам даруется это счастье как знак взрослости, благоразумия, выбора, наконец.
За дух детства, его настроение, его призванность отвечает не государство – оно лишь должно помогать, – а родительство. И ответственное родительство.
Никто никогда не приставит к каждому ребенку надсмотрщика в виде хоть учителя, хоть психолога, хоть полицая. Эти приставленные – мы с вами, родители. Пока родительство не спохватится, не испугается, не начнет по-настоящему помнить о своих детях, ситуация не переменится.
Многие не спохватятся. Они сломлены.
Но даже оказавшись сломленным, взрослый человек дитя свое обязан уберечь.
На то он и человек.


Альберт ЛИХАНОВ, председатель Российского детского фонда
08.11.2012