«НИЗКИЙ ПОКЛОН ТЕБЕ, РОДНАЯ ВЯТСКАЯ ЗЕМЛЯ»

Исполнилось 50 лет нашему земляку писателю Альберту Анатольевичу Лиханову. Он родился и вырос в г. Кирове, окончил школу № 16, а потом, после Уральского госуниверситета, начал свою журналистскую работу в «Кировской правде», редактировал «Комсомольское племя».
Литературное творчество А.А.Лиханова по достоинству оценено высокими наградами — Государственной премией РСФСР им.Н.К.Крупской, премией Ленинского комсомола, Международной премией им. А.М.Горького, премиями Н.Островского и Б.Полевого. За вклад в развитие советской литературы А.А.Лиханов награжден Орденом Трудового Красного Знамени.
В Москве, в Государственной республиканской юношеской библиотеке РСФСР состоялось открытие выставки, посвященной творчеству А.А.Лиханова и чествование юбиляра. 17 сентября в Кировском ТЮЗе состоится вечер писателя.
В канун юбилея «Кировская правда» попросила писателя ответить на ее вопросы.

* * *
— Все-таки, почему главным объектом Вашего художественного исследования стал подросток?
— Ну, во-первых, это не вполне так. У меня есть цикл повестей о детстве. Есть, по крайней мере, том «взрослой» прозы. Думаю, что критика и читательское мнение «привязывает» меня к юношеской литературе потому, что я действительно начал говорить о подростке тогда, когда, в сущности, этот возрастной материк в литературе был почти белым пятном. За исключением А.Алексина к этому возрасту тогда еще никто не обращался. При этом я активно — в печати, в собственной публицистике, с трибун съездов и всевозможных литературных собраний активно ратовал за формирование юношеской литературы, доказывая эту необходимость тем, что, коли есть возраст, то нужна литература о нем.
Отрочество, и это утверждал еще Л.Н.Толстой, резко отличается от детства и от юности, а в наше время отрочество подарило множество новых — качественно новых! — особенностей. Возникло медицинское, психологическое понятие акселерации: дитя физически растет быстрее, нежели умственно, возникают диспропорции между сознанием и ответственностью. В то же время человек незрелый готов к пониманию важных знаний, он куда грамотнее, информированнее своих бабушек, дедушек.
Словом, долго говорить про возраст, когда люди — уже не дети, но еще не взрослые — не приходится. Их знает и видит каждый из нас. Так вот эти люди, точнее, их присутствие в нашей жизни требовало своего анализа, и я, как еще некоторые, увы, немногие, писатели, вошел в этот анализ. Хотя хочу заметить, что моя же убежденность идет мне, видимо, во вред, и я хотел бы, чтобы меня просто читали, а не передвигали с «полки на полку», не выясняли, какой я писатель — детский, юношеский, взрослый? Если читают дети — что может быть прекраснее? Если читают взрослые — спасибо им! Кстати сказать, в моей обильной почте больше писем взрослых людей, хотя и детских признаний — более чем достаточно.
Во всяком случае, хочу, завершая мысль, сказать: дело литературы — любя, защищать человека. Мне кажется, среди прочего, литература должна особо защищать два возраста: детство и старость.
Стараюсь в меру сил делать это.
— Прагматизм, расчетливость, эмоциональная глухота, эгоизм — качества еще очень живучие в современных людях. Несколько эффективно мы воюем с ними, в том числе и оружием художественного слова?
— Во всяком случае, убежден: именно литературе и искусству принадлежит приоритет в этой борьбе; это именно они — вместе с журналистикой — первыми начали серьезный анализ многих негативных нравственных явлений в нашем обществе. Низкий поклон двум выдающимся мастерам литературы, прошедшим, увы, не усеянный розами путь — Юрию Трифонову и Владимиру Тендрякову. Оба они, теперь покойные, были настоящими борцами за нравственные идеалы общества — против псевдоидеалов безнравственных. К сожалению, их усилия оценивались в лоб, без должного понимания самой сути и смысла литературы. Если литература не борется, если не видит — первой! — новых общественных явлений, не всегда, впрочем? положительных, значит она слаба и слепа. Так вот Трифонову и Тендрякову уж слишком часто пеняли на то, что они пишут о негативе. Вспомним, как была принята та же тендряковская «Ночь после выпуска»? Ахи и охи! Впрочем, оговорюсь, были и аплодисменты — но в ту пору они прозвучали не очень громко. А что произошло дальше? Дальше — школьная реформа, полностью подтвердившая необходимость нравственных перемен в школе. А Трифонов? Новые партийные требования ведь в сущности полностью утверждают пафос его творчества. Жизнь, ее веление, обращаются и к совести человеческой! И это так немаловажно!
Что касается меня, то и детская моя проза, и юношеская, и взрослая, и публицистка всегда на первое место выводили вопросы чести и совести. И «Чистые камушки», и «Лабиринт», и «Обман», и «Благие намерения», и «Голгофа», и «Высшая мера» — все они об этом.
В 1983 году я выпустил не вполне обычную для себя книгу. Это «Драматическая педагогика», изданная «Педагогикой». Ее тоже переводят, в том числе — в Японии, где существует повышенный интерес к нашей теории и практике воспитания. Я дал этой книге подзаголовок — «Очерки конфликтных ситуаций», но старался средствами художественной литературы моделировать и анализировать многие важные нравственно-этические ситуации, которые подарила нам жизнь. Считаю это своим посильным вкладом в дело борьбы за очищение человеческой совести. Что же касается той части вашего вопроса, где вы говорите об эффективности нашей борьбы с нравственными аномалиями, то скажу, что здесь немало проблем. Литература и искусство воюют, и небезуспешно, но вот в жизни-то плохо «тиражируются» важные для этой борьбы идеи. Что я имею в виду? А то, что с книгой, с фильмом, спектаклем надо работать! Вокруг них надо создавать обстановку гласности, обсуждения, осмысления — в семье, школе, в цехе, лаборатории. Та общественная клетка, где идут суждения о явлениях, зачатых литературой и искусством, — живая клетка. Она способна к нравственному творчеству в быту, в работе, в жизни. Там же где только обсуждают цены на, скажем, босоножки или у кого что есть — там клетка часто заражена болезнью зависти и мещанской соревновательности.
Но работе такой клетки надо помогать! Да простят меня кировчане, но я с грустью узнал, что фильм «Благие намерения», снятый по моей повести, посвященной современному сиротству — больной, острой проблеме — показывали лишь в кинотеатре «Смена» на «сверхутреннем» сеансе в 8.30, да и то лишь неделю. Кто смог увидеть его? А это фильм — и для детей, и для учителей — может быть, в первую очередь для них, — и для родителей — молодых родителей, подчеркну это! Во многих городах и весях страны вокруг этого фильма прошли обсуждения, широкие общественные просмотры. Он получил главные призы Украинского кинофестиваля, приз Всесоюзного фестиваля в Минске, приз Министерства просвещения СССР на Международном кинофестивале в Москве, хотя показывался вне конкурса, и приз Международной католической организации детского и юношеского кино на фестивале в Испании. Опять же привожу список наград — не для хвастовства, а для аргументации. Но, полагаю, еще не все утеряно, и облоно, учителя, предприятия города и области смогут еще обратить внимание на фильм, важный для нравственной обстановки именно в Кировской области, где, увы, более чем достаточно и домов ребенка, и детских домов. Одним словом, борьба за мораль осуществляется в жизни, а литература выступает в качестве действенного катализатора этих духовно важных процессов.
— На пути растущих героев в Ваших книгах всегда очень тяжелые испытания, невосполнимые потери. Некоторые из читателей на обсуждении Ваших книг иногда высказывают опасения, не омрачает ли драматичность прозы мироощущение подростка?
— Мне кажется, это опасения благополучных людей или тех, кто полагает, будто ребенка можно уберечь от знаний о сложностях жизни, просто-напросто заткнув ему уши, закрыв глаза. Но ни одной семье еще не удалось такое «спасение». Я сторонник убеждения, что воспитать человека сильного, преданного, надежного, воспитать подлинного коммуниста–борца нельзя утаиванием от него правды — большой или малой. Надо правдой воспитывать, и делать это так, чтобы у человека растущего не опускались руки при виде неправедности или какого-то общественного недостатка, но чтобы он, засучив рукава, вступал в схватку с этой неправедностью, с этим недостатком и шел бы в этой борьбе до конца. Ребенок, которого уберегают от жизни любящие родители — или сам выходит к правде и сам, часто с изломами, приходит к осознанию ее и к тем убеждениям, о которых я говорил, или вырастает личностью слабой, приходящей в ужас и бездействие при первом же серьезном сопротивлении жизни.
Когда я сам был в возрасте многих моих героев, — а моя юность пришлась на 50-е годы, — нам внушали мысль о розовом будущем, о широких далях, которые открываются перед нами. Увы, многие из нас больно ушиблись о лжеидеалы. Я же самой жизнью приведен к мысли о том, что человеческое бытие не может быть одного радужного цвета. Иными словами, святое предназначение и педагогики, и литературы, и искусства состоит в том, чтобы выработать у новых людей иммунитет к злу, готовность преодолеть сопротивление жизни — нет, не все в ней дается «по щучьему веленью, по моему хотенью», упорство требуется, целеустремленность, работа! — научить умению бороться и не отступать — в малом и большом.
Кстати: драматичность моих книг никогда не пугает самих детей, подростков, как, впрочем, и умных взрослых — она пугает взрослых чем-то напуганных и предубежденных, ограниченных, желающих перестраховаться. Но от жизни не застрахуешься! А беречь детей надо, я согласен. Но ведь их можно беречь правдой, не так ли? Беречь открытой, а не закрытой истиной! Беречь не мнимой, а подлинной педагогикой!
— Расскажите о влиянии родного города, вятской земли на Ваши жизненные установки, на творчество.
— Писатель, как, впрочем, всякий человек, немыслим без корней; для человека же пишущего родная земля имеет особый смысл. Я в Кирове родился, вырос, начал как литератор, здесь живут дорогие мои родители и стоит мой родной дом. Хочу сказать, что на отдалении, даже постоянном, капитальном, обустроенном, как выражаются строители, — родное становится еще роднее, еще дороже. С волнением и сердечным биением стою всегда возле окна утром, когда поезд подходит к родному городу. Мне приходится много ездить по стране и белу свету, немало видывал я краев куда более сытых, теплых, благоустроенных, и всегда, когда сравнение не в нашу, вятскую, пользу, сердце мое наполняется нежностью к моей отчей земле и горечью за ее несовершенства.
Домой стараюсь приезжать чаще — в меру возможностей. Для литераторов у нас в стране создано немало удобств. Дома творчества, к примеру, на берегах теплых морей, в красивых местах. И я отдал дань этим заведениям, часто суетным. Но вот последние годы пишу только дома, на вятской земле. «Мой генерал», «Солнечное затмение», «Голгофа», «Благие намерения», «Высшая мера», «Последние холода», «Детская библиотека» — все это написано в доме моих родителей, на Горбачева, под треск огня в печке.
Моя земля присутствует во всех моих книгах, как, пожалуй, и война. Детство сильно своей памятью, а человек силен своим детством. На мое детство пала тень войны, оставив в сознании очень глубокий след. А как спасали нас наши близкие — мамы, бабушки, учителя!
Всякий юбилей — это всегда итоги, пусть и предварительные, так вот подводя свои итоги, хочу сказать, что если я состоялся как человек, и как писатель, то только благодаря маме, бабушке, Марии Васильевне, и дорогой моему сердцу учительнице начальной школы № 9 Аполлинарии Николаевне Тепляшиной. Уже в ту, военную, пору, у нашей Аполлинарии Николаевны были два ордена Ленина — за выслугу лет. Деньги, которые полагались за ордена, она тратить на себя не считала возможным, и покупала на них единственное, что в войну продавали без карточек — витамин «С», в аптеке.
Утром зимой мы начинали учиться при свете коптилок, свечей, каких-то плошек, а каждое утро начиналось с того, что учительница обходила ряды и каждому из нас, прямо в рот, давала серебряной старинной ложечкой сладкий шарик витамина «С». Когда же деньги кончились, она заставляла нас забираться на сосны, которые росли во дворе школы, и обрывать хвою. Хвою она заваривала в эмалированном ведре и заставляла нас выпивать, при ней, по кружке. Это тоже был витамин «С», только отвратительно-горький на вкус, и мы ворчали, морщились, но пили. Вот так наша учительница не только учила нас, но спасала для будущей жизни.
Всякий раз, приезжая в Киров, я еду на кладбище, к дорогим мне могилам, и всегда кланяюсь могилке Аполлинарии Николаевне — увы, запущенной, забытой*. А ведь святая эта женщина героиней была — в полном смысле слова, прожила 97 лет, отдав 70 — целую жизнь! — школе, урокам, ученикам.
Знаю я, что кировские нынешние ребята ищут героев — живых и ушедших — утверждают память о добром. Вот бы взяли они на себя еще одну благородную памятливость — пригляд за могилой великой русской учительницы! А может и горисполком назовет ее именем улицу — одну из новых! Ведь земля наша вятская сильна людьми бескорыстными, добротой сильна, скромной человечностью. К тому же нет в Кирове ни одной улицы имени учителя!
Чем еще полно сердце, когда речь или мысли — о родной земле? Да простится мне эта откровенность — горечью за нее. В Арзамасе (!) построена великолепная, мирового класса, детская библиотека, в Воронеже — великолепное здание ТЮЗа, а какие школы строят — архитектурно, строительно! — а какие детские дома, вузы!
У нас есть мирового класса библиотека им.Герцена — уникальное книгохранилище, история — первоклассная. Давно уже требуется ей дополнительное здание — на уровне ее истории, ее качества. Что делается? Прибавляют этаж в жилом доме. Не мудро. Не по-государственному. А детская библиотека им.Грина? Где она находится? В каком состоянии?
Дорогие земляки, в том числе те, от которых зависят подобные решения, мириться с этим можно только при абсолютной глухоте к голосу, к духу родной земли! Не хлебом единым жив человек — давно это сказано. Вятский же человек, одно из самых светлых и бескорыстных созданий в России, жив еще одним благим качеством: гордостью. Гордостью не за свое, а за общее, за вятское — за трехкратную чемпионку Марию Исакову (почему, кстати, до сих пор она не почетный гражданин г. Кирова?**), за своего, вятского, космонавта Витю Савиных, за библиотеку, которую открыл А. И. Герцен — одним словом? гордость эта зиждется на материализованной духовности, так эту духовность поддержать ведь надо!
Кто спорит, что трудно! Но я специально называл выше не столицы республик, где жизнь невероятно благоустроилась, а русские, равные Кирову, города. Уверен, дело не в трудностях. Дело в нерасторопности. в неповоротливости, в непредприимчивости — как видим, вятские эти достоинства в продолжении своем оборачиваются недостатками.
А лишь три кировских вуза? То, что число институтов не прибывает, оборачивается кадровым голодом, молодежь после школы едет в другие пределы, другие города, пополняя собой Пермь, Свердловск, Горький, Москву, Ленинград — и не возвращаясь, нет, не возвращаясь в родной город.
Цель Вашего интервью, видимо, не в том, чтобы выяснить мои мысли о неиспользованных возможностях родной земли, они, эти мысли есть у меня во множестве, и я полагаю, писатель, вятский по роду, но живущий на стороне, может пригодиться местному руководству в генерации идей — я, во всяком случае, готов к этому.
Хочу, завершая мысль, сказать лишь, что самые заметные в архитектурном смысле здания города (драмтеатр, кинотеатр «Октябрь», центральная гостиница, «Серый дом» — угол Герцена и Ленина) были построены до войны, в короткие, между прочим, сроки. Последние десятилетия — Дворец пионеров, панорама, что еще? Я получаю кировские газеты и с радостью душевной прочитал доклад В.В.Бакатина* на послеапрельском Пленуме обкома партии. Наконец-то! Нелегкая грядет работа, многое, прежде всего, в сознании человеческом, надо переменить , и я верю, хочу верить, что наш город и наша область выйдут в ряд городов, которые и внешне, и внутренне — духовно, культурно — войдут в число самых лучших, заповедных, светлых русских городов.
Вятская земля заслуживает того, чтобы руками сынов своих быть вознесенной в число первейших.
— Вы говорили, что Вас переводят в Китае, Монголии, А еще где?
— «Обман» выпустили два издательства в ФРГ. Он же переведен в Италии. Нынче был в Париже по приглашению издательства, выпустившего «Паводок». В Голландии издано «Солнечное затмение», завершается перевод «Обмана». «Солнечное затмение» выпущено в США. Япония перевела три моих книги — «Деревянные кони», «Музыку» и «Крутые горы» — в одном томе, и «Солнечное затмение». В Чехословакии выходят мои девятая и десятая книги: на словацком языке «Высшая мера», а на чешском — том из шести повестей о военном детстве. Только что вышли мои книги в Болгарии («Солнечное затмение» и «Последние холода»), в Венгрии (три повести о военном детстве), Польше, четыре радио— и телеспектакля по моей прозе готовятся в ЧССР, а словацкая киностудия запросила право на экранизацию «Магазина ненаглядных пособий». В ряду красивых, лакированных изданий особенно дорог мне «Мой генерал» на вьетнамском языке — он выпущен в двух книжечках на серой, оберточной бумаге. Я прекрасно знаю, что вьетнамским детям не хватает тетрадей для уроков, и вот в такой непростой ситуации сочли нужным выпустить эту книгу. Сейчас переводят повести о военном детстве.
— Вы — главный редактор журнала «Смена», секретарь Правления Московской писательской организации, президент Ассоциации деятелей литературы и искусства для детей и юношества. Как соединяется эта большая работа с творчеством?
— С большим трудом. Жизнь получается довольно напряженная. Но иначе нельзя. Я категорически не приемлю тип литератора, который, отдавая дань рукописи, больше ничем не интересуется. Писатель должен жить идеей, служить ей.
— Как было с детскими домами?
— Да, написав «Благие намерения», я не оставил эту тему в жизни. Продолжал бывать в детских домах, в домах ребенка. Не оставляла в покое печаль, которую вызывают дети, растущие там. За годы поездок собрались десятки идей, которые вылились в моем письме в Центральный комитет КПСС. Была создана комиссия, куда включили и меня. Потом состоялось Постановление ЦК КПСС и Совета Министров по этому вопросу. Но и теперь я не расстаюсь с детскими домами: есть много дел, которые кто-то должен сделать.
Ну, а кроме того, надо защищать интересы нашей страны на международном «фронте». Здесь роль литературы всегда была велика. Сегодня в мире идет настоящая битва за молодых — за кем они пойдут, за какой истиной. В этой работе участвую и я как президент Ассоциации, объединяющей писателей, художников, библиотекарей, музыкантов. Непростое, хлопотное это дело, но без него нельзя.
— Ваши творческие планы?
— Предпочитаю говорить о них, когда они уже выполнены. Поэтому назову из новых вещей лишь повесть «Детская библиотека», напечатанную в восьмом номере журнала «Юность». Как и предыдущие повести цикла о военном детстве — она откровенно вятская, и мои сверстники, наверное, легко узнают предшественника нынешней «гриновской» библиотеки — маленькую детскую библиотеку, которая была в довоенном табачном магазине под лестницей на ул.Ленина — между Коммуной и Дрылевского. Как, наверное, узнали они восьмую столовку из предыдущей повести «Последние холода» и ее голодных, маленьких, ни в чем не повинных «шакалов» военной поры.
Хотел бы продолжить работу над этим циклом, чтобы он приобрел законченность, может быть, обрел форму «романа в повестях».
Принято решение об издании моего Собрания сочинений в четырех томах; верстка первого тома уже на моем столе, второй — в типографии, и эта работа неожиданно потребовала много душевных сил.
В издательстве «Советская Россия» вышла новая книга публицистики «Смысл сущего», а в «Современнике» и «Детской литературе» выходят два «юбилейных» издания — том, «взрослой» прозы «Высшая мера» и щедро иллюстрированный подарочный сборник повестей «Чистые камушки».
Когда-то Чехов сказал поразительную фразу: «Многописание — спасительная вещь». Я пишу очень мало — сто страниц в год, а то и того меньше. С годами, с возрастом все чаще приходит мысль о невосполнимости прожитого времени, напоминая о юношеском впечатлении от «Шагреневой кожи» О.Бальзака.
Надо поспешать.
А это означает одно: работу, работу, работу...