ОБЕРНУТЬСЯ К ДЕТСТВУ

Взыскующее время очищения плодотворно еще и тем, что мы возвращаемся — должны вернуться! — к общечеловеческим первоистинам. То, что в суете сует казалось безумно важным, с точки зрения элементарного здравого смысла вдруг выглядит малозначащим, и мы вполне искренне хватаемся за голову: да что же это на самом деле, да где же мы были раньше?
Искренне заблуждаемся, искренне отрекаемся от собственных заблуждений... Спрашивается, какое же из этих двух состояний более искреннее? Нет ли в этой поспешной готовности сменить точку зрения отсутствия убежденности, элементарного человеческого неверия в первоистину, целевой невнятности? Не теряем ли себя, хватаясь то за то, то за это, самое главное отодвигая на вторые, третьи, а то и пятые места? И постепенно забывая, что это и есть главное.
О чем я? О детях, о детстве. О проблеме современного состояния детства — да, именно о проблеме, потому как она назрела вполне очевидно, эта проблема, пока мы занимались славословием, гипнотизируя себя лозунгом, что дети, мол, в нашей стране — единственный привилегированный класс.
При этом мы ссылались на уникальные эталоны, непревзойденные по сей день, вроде Театра кукол Образцова, Дворца пионеров на Чукотке, ансамбля Локтева, Центра эстетического воспитания в Ереване. Честь и хвала создателям этих педагогических оазисов, но вглядишься в общий облик детства и призадумаешься: система-то, действительно, оазисная. Зоны детской отрады созданы, но много ли их и что в пространствах между ними?
А в этих пространствах — захудалые зальчики детских кинотеатров, которых к тому же постыдно мало, кукольные театры, влачащие нищенское существование, ТЮЗы, явно обретающие черты третьесортности. А много ли мы знаем детских больниц и поликлиник, оборудованных по последнему слову медицинской мысли? Построили, конечно, кое-что, но если посмотреть широко — опять все тот же оазисный принцип: есть чем похвастаться, но это никого не утешает и проблем не снимает.
Можем ли мы объяснить сами себе, отчего это сооружения райкомов и исполкомов во многих селениях похожи на хоромы, а детские дома, стоящие напротив, самая что ни на есть дореволюционная рухлядь — купеческие еще жилища и бывшие церковноприходские школы? Отчего здравницы разнообразных ведомств для взрослых сияют первосортными отделочными материалами, а санатории для детей-инвалидов по пальцам можно перечесть, да и устроить туда ребенка, надрывая сердце и нервы, многим родителям никогда не удастся.
Словом, за что ни возьмись, какую «отрасль» детства ни тронь — библиотеки ли для ребятни, спортивную ли базу, или еще что иное, — всюду этот оазисный прием.
Новую, деловую окраску получает термин «приоритет». Я глубоко убежден, что главным приоритетом духовной жизни нашего общества должно стать детство. Нет смысла повторять общие прописи на тему, что дети — наше будущее, лозунги, как показывает жизнь, способны набивать долго не проходящую оскомину. Скажем проще: как аукнется, так и откликнется. Или: угол падения равен углу отражения.
При этом речь не только о государственных вложениях в детство. Речь о наших с вами личных приоритетах.
Социологи провели в Ленинграде исследование, результат которого не может не потрясать: средняя семья тратит на воспитание ребенка... восемь минут в сутки!
Статистика свидетельствует: в результате разводов (а их — треть от общего числа браков) каждый год 700 000 детей от 1 до 18 лет остаются без отца или матери. Легкость, с которой совершаются разводы, и их нарастающее множество говорят очень явственно: не очень-то казнятся перед детьми эти люди, чаще думают о себе.
Больше миллиона детей растут вообще без родителей. Речь о тех взрослых, кто лишен своих материнских и отцовских прав — одни в заключении, иные в распутстве и загуле, кто просто бродяжничает — такие вот родители. Есть и новое совершенно явление — я о нем говорил ранее — кукушечья порода вполне благополучных молодаек, которые бросают детей прямо в роддоме при странной беспомощности закона.
Судьба, благодарение ей, свела меня, пока заочно, с выдающимся педагогом — вот подлинный новатор! — Героем Социалистического Труда Георгием Павловичем Сологубом. Многие годы он директорствовал в очерской спецшколе Пермской области, теперь вышел на пенсию, но остался там рядовым учителем. Что за спецшкола? Чтоб ясней стало, скажу, что школы эти обнесены колючей проволокой, а по старой терминологии звались колониями. Пацанят, натворивших таких делишек, которые подпадают под статьи разнообразных кодексов, посылают на излечение туда, в спецшколу. Надо ли говорить, что за работа, какой категории сложности, какой меры душевных трат?
Увлекаясь исследованием педагогической технологии, мы, к сожалению, отодвигаем на второй план такую категорию, как учительское подвижничество, педагогическое самосожжение во имя детей. Георгий Павлович и его супруга — именно такие люди, они без остатка отдают себя детям, латая своими нервами, кровью, жизнью прорехи в сознании детей, сотворенные раньше всего их собственными родителями. За год-другой Георгию Павловичу удается вернуть ребят из темных омутов к здравым нормам людского общежития, и вот настает миг возвращения на свободу.
Знаете, какая главная печаль Сологуба? Как устроить детей на этой злополучной свободе.
Он пишет, как страдают ребята, вернувшись домой, как никомушеньки они не нужны, и раньше всего собственным родителям, как, словно чумных, отталкивают их от себя школы, ПТУ, производство. И о чем более всего мечтают выпускники Сологуба — вдумаемся и ужаснемся! — вернуться назад, в школу за колючей проволокой.
МВД вынуждено внедрить такую практику: каждого несовершеннолетнего, отбывшего свое в колонии, возвращают назад с сопровождающим, но не из страха, что он сбежит, чего-нибудь натворит, а из боязни, что ему не устроиться на работу, учебу, в общежитие или домой без сопровождения официального лица при милицейском погоне. Вот ведь до чего дело дошло!
Обратимся к иной части нашего мира, внешне вполне благопристойной. Дети здесь одеты на завидку другим, во все импортное, владеют сызмала иностранными языками и разнообразной радиотехникой, даже видеомагнитофонами. Но из этого, досрочно все познавшего, успевшего крупно наошибаться, переевшего материальных благ щенячьего мирка доносится порой такой тоскливый, одинокий вой, что дико становится: эвон как выглядит нынче извращенная форма взрослой опеки о собственных же детях — дать им все, что только можно выдумать, и этим утешиться.
Нет, душа растущего человека требует иного — разделения радостей и невзгод, надежности и опоры и уж никак не одиночества, оборачивающегося только одним — безверием. Нельзя, никак нельзя духовное подменить материальным!
Возьмем совсем уж идеальный вариант: ребенок ваш природно послушен, а вслед за этим усидчив, хорошо учится, его избрали в пионерский совет, все вроде у него благополучно. Ой ли? Как и в жизни любого взрослого, в детском мире нет простоты, больше того, здесь все втройне трудно, потому что совершается впервые. Сложен процесс притирки — с товарищами, в новых обстоятельствах, в первых конфликтах, — и как же безмерно необходима близость со старшими в эту пору жизни, как важен не просто совет, мнимая рецептура от истинных напастей, а единодушие, сопереживание, чувство надежности.
В Ленинграде на Невском, возле кафе «Москва», есть небольшой отрезок асфальта, прозванный «Сайгоном». Там толкутся люди «системы», «системщики». Речь о системе квартир, по которым кочуют эти совсем молодые люди, подростки, порвавшие с семьями. Из дома они ушли, как многие выражаются, «по причине семейного террора». Семья требует от них жить по одним меркам, выбрать реальную специальность, быть «как все», а они так жить не хотят. Говорят, выше всего на «Сайгоне» ценится душевность, человечность, доброта. По-разному можно судить «систему», но коли этой толпе современных бродяг, только начинающих жить, дома недостало душевности — есть от чего вздрогнуть.
Как грибы, по всей стране разрослись клубы металлистов, есть луберы, фураги, летяги, набаты, вовлекающие в свои ряды тысячи, если не миллионы подростков. Не вдаваясь в оценку этих клубов, скажу только, что сам факт их возникновения — не что иное, как свидетельство родительского, а значит, общественного, безразличия к судьбам своих детей.
Мотивация безразличия одна: занятость. Работа, быт, общественные обязанности.
Но что стоит работа, общественные интересы, коли самое главное — дети! — оказалось на задворках наших забот?
Пустой звук!
Что же делать?
Обернуть самосознание общества к детям. К своим собственным детям. К детям чужим. Ко всем детям.
Вернуть началу человеческой жизни — а оно основательно усложняется год от года — общенациональную приоритетность.
Давайте плясать от печки! Давайте совершать все наши прочие трансформации — в области экономики, общественного переустройства, экологии, культуры, искусства, — спрашивая не в конце концов, а в начале начал: что мы делаем при этом для детей, для их душ и голов?
И здесь я вижу главный выход в одном-единственном: развязать руки народной инициативе, народной энергии, народному здравомыслию.
Глубочайшим общественным заблуждением оказалась теория, по которой детей должно воспитывать прежде всего государство. Достаточно вспомнить школы-интернаты, которые спешно возводились для того, чтобы забрать детей на всю неделю, высвободив родительство для труда и плодотворного отдыха. Трудно придумать идейку более зловредную для общей нашей морали. Под видом социального преимущества был нанесен социальный удар по семье. За краткий срок миллионам внушили, что о детях можно не печалиться. Семье ничего не оставалось, кроме как вкалывать да веселиться.
Плоды веселья общеизвестны. Идея беспривязного содержания детей в школах-интернатах скоро лопнула. Но вот что интересно. Ошибочную идею, как у нас часто бывает, раздували громогласно, а вот прикрывали ее втихую, так что мыльный пузырь лопнул, но многие до сих пор в святом убеждении, что за детей отвечает только государство, только школа. Реабилитация семейной ответственности за детей, родительского труда, взаимных обязательств друг перед другом не произошла по-настоящему по сей день. А ведь именно в этом главный приоритет общественного сознания: дети и родители — единое целое. Дети и родители взаимно заботятся друг о друге. Не только заботятся — душевно соучаствуют друг в друге.
Если хотите, мы обязаны воссоздать единственно возможный в нашей семье культ — культ семьи. Каждый день и каждый час наша пропаганда должна внушать необходимость возрождения внутрисемейных отношений, их очищения, упрочения их деликатности, осветления их радости. Семья из темы периферийной должна стать приоритетной во всем. Чего стоит самый что ни на есть разударник в труде, если он дома хам и сатрап? Почему производственную результативность мы начисто отрываем от результатов воспитательных, и прежде всего дома, в родном, самом близком кругу? Почему на партийных конференциях докладчик никогда не вырвется из клубка привычных тем в сферу итогов свойства нравственного: сколько коммунистов разошлось за отчетный период и сколько детей осталось без матери и отца? И как отец, ушедший из семьи, продолжает воспитывать детей?
Скользко, вот почему! Да и у самих лидеров, глядишь, рыльце в пушку, не все дома ладится. Увы, мы должны констатировать и такое: среди подростковых компашек есть и своеобразно специализированные — дети руководящих работников высоких звеньев. Так вот, компашки эти отличаются особой изощренностью, зловредностью и аполитичностью своих проделок.
Зная, что рыба тухнет с головы, конечно же, начать обновление семейных канонов надо лидерам нашего общества — директорам заводов, институтов, деятелям культуры. А то тут один молодой талантливый артист признался: нам, мол, вообще детей рожать надо бы запретить: то мы на съемках, то на гастролях, то на спектаклях до поздней ночи, детей видим лишь спящими, какое тут воспитание.
И все же не лидеры решат дело, а миллионы и миллионы рядовых родителей, хотя родительство, по сути, рядовым быть не должно.
Теперь об отношении к детству не родительском.
О детстве — как тревоге и соучастии общественном.
Молодая грузинская художница — не стану называть ее фамилию, — приглашенная участвовать в неделе «Творческая молодежь — воспитанникам детских домов», увидев этих ребятишек, усыновила сразу троих.
Уверен, именно бюрократические регламентации, которыми в течение десятилетий окорачивалась всякая народная инициатива, почти отучили нас от бескорыстия.
И если мы искренне желаем возродить народную нравственность и направить ее прежде всего в адрес детства, ограничения эти надо уничтожить раз и навсегда.
Студенты, приезжающие без предупреждения в детский дом с кукольным спектаклем, должны быть твердо уверены, что по одной лишь воле оголтелой директрисы не останутся ночевать на улице, так и не допущенные к детям. Человек, желающий завещать наследство с тем, чтобы его получал в качестве стипендии наиболее талантливый воспитанник музыкального училища, должен быть уверен, что после его ухода над благородным решением никто не сможет надругаться элементарной забывчивостью.
Я знаком с Татьяной Викторовной Бабушкиной из Ростова-на-Дону. Много лет подряд, работая с трудными подростками, она привозила их в Загорск, чтобы помочь тамошнему детдому слепоглухонемых детей. Ее хулиганы менялись на глазах! Сострадание, оказалось, способно не перевоспитывать, а преобразовывать человека. Кстати, возле загорцев каждое лето обретался всесоюзный актив молодых... патриотов, да, иначе не скажешь! В очередные отпуска за свой счет из разных городов приезжали люди, желающие только одного: помочь.
Построить, отремонтировать, прокопать канаву, пообщаться с детьми. Холодное и тяжелое пресс-папье околопедагогического происхождения прихлопнуло, увы, всяческие приезды.
Но нет, доброту не так-то просто прихлопнуть! Татьяна Викторовна Бабушкина вместе с мужем, который был незаурядным ученым, подготовил диссертацию, имел публикации не только в наших, но и зарубежных научных изданиях, пошли воспитателями в детский дом, произвели там революционный переворот, навели настоящий порядок, одарили тамошнюю ребятню настоящей, а не поддельной любовью и надеждой. Я радуюсь: хотя борьба там еще не кончилась, за этот детдом можно быть спокойным.
Стихийный почин, неорганизованная инициативность, энергетика добрых, бескорыстных поступков — да это же то, о чем мечтал Ленин и что — вольно ли, невольно — умерщвляли мы в себе, в своем сознании, в своем народе, без конца повторяя слово «нельзя» там, где должно слышаться «можно». Как ни давили народную инициативу асфальтовым многотонным катком бюрократических установлений, а до конца придавить не смогли, и — глядь! — снова пробивается сквозь трамбовку зеленая трава жизни. Стыдно и преступно было бы вновь скосить эти ростки. Непростимо по-прежнему связывать руки добрым началам народной самодеятельности, да еще и обращенным к нашему главному приоритету — детству.
Как организовать, как направить эту инициативу? Мне кажется, ни одна из существующих структур даже по своей природе не может да и не должна брать ее под свое крыло. Минпрос? Комсомол? Профсоюзы? Нет. Инициативе народной и форму организации надо дать инициативную, общественную, народную.
Нужно создать Советский детский фонд.
Собственно говоря, это далеко не новая идея. Траурный съезд Советов, посвященный памяти Владимира Ильича, — а он состоялся на пятый день после смерти вождя, по предложению М. И. Калинина учредил Фонд имени Ленина в помощь детству. И этот фонд считался лучшим народным памятником Ильичу. Тогда же работало общество «Друг детей».
Советскому детскому фонду, который надо создать как можно быстрей, следует дать имя В. И. Ленина, сохранив преемственность с общенародным решением 1924 года. Кроме того, фонд может стать организацией, принимающей функции общества «Друг детей». Иначе говоря, фонд — не только народная копилка, но и народная общественная организация.
Оглянитесь вокруг — у нас тысячи общественных педагогов, ведущих бескорыстно кружки в ЖЭКах, вспомним хотя бы опыт Пензы, где детских клубов более ста. Но с точки зрения организационной, методической — кому нужны эти энтузиасты, кроме детей и ЖЭКов? Вот бы и объединить их всех под крышей Советского детского фонда. Разве это не поднимет общественный авторитет, элементарное самоуважение ветеранов, которые учат ребят разбираться в мотоциклах, или студентов педотрядов, которые обретут новый статус?
Хочу обратиться, кроме разума, — к чувствам. Вспомним Маяковского: «Один, даже очень сильный, не поднимет простое пятивершковое бревно». Переведу на идею фонда: а если 20 миллионов дадут по одному лишь рублю? Для бюджета семьи даже пустяком не назовешь — меньше пустяка, но на эти деньги можно построить уникальный санаторий в Анапе для детей-инвалидов. Еще и еще один!
Повышенные стипендии для художественно одаренных детей — стипендии фонда. Детский городок развлечений где-нибудь в Сибири, вроде Диснейленда, — городок фонда. Сеть детских видеотек в городах и селах — пока-то Минкульт раскачается! Центр для умственно неполноценных детей. Серия специализированных клиник — детской онкологии, детской кардиологии, детской офтальмологии. И не только в столицах, в больших городах.
Я получил письмо от воспитательницы из детдома-погорельца! Был пожар, все сгорело, просят книг — книги они, конечно, и сейчас получат. Но Детский фонд мог бы создать уникальное общественное явление — Народный книжный банк, куда каждый мог бы подарить книги, а уж банк пошлет их в детский дом, в далекое село и просто мальчику, одному-единственному малышу, который живет где-нибудь в «неперспективной» вымирающей вятской деревушке, куда и газеты-то неделю идут, а книг, особенно новых, нет вовсе.
Есть вещи и посложнее. Наивно было бы надеяться, что такие тяжкие явления, как детская токсикомания, юношеская наркомания и алкоголизм, одолеют одни лишь ведомства, и тут фонд может сказать слово и сделать дело. А разве не может, не должен помочь он детям мира, страдающим от эпидемий, голода, стихийных бедствий, войн?
Вообще надо, чтобы отделения фонда в областях, городах имели свои местные идеи и проекты, мне представляется, что фонд должен иметь «Родительскую газету», похожую на «Литературку», учредить издательство, выпускающее книги для детей, а прежде всего, для родителей. Конечно же, все это нельзя реализовать без ВЦСПС, ЦК ВЛКСМ, творческих союзов, общественных организаций, которые должны стать учредителями фонда, без предприятий, колхозов, институтов, которые могли бы стать коллективными его членами. Впрочем, это надо обсудить всем миром.
Хочу пояснить, подчеркнув эти слова десять раз: Советский детский фонд не должен и не может подменить государство. Нельзя ставить судьбы детства в прямую зависимость от фонда — это было бы нелепостью, не иначе! Усилия фонда, а значит, народа, обращены не в замену, а в подмогу, в помощь государству. Его можно сравнить с тем человеком у Маяковского, разница лишь в том, что поднимает он пятисотпятидесятипятивершковое бревно новых экономических проблем. Как же нам, народу, не подсобить, не помочь, особенно если речь о детстве.
Главное среди главных, чем должен помочь фонд обществу, государству, народу, — это обернуть духовное сознание нации к собственным детям. Многие беды, которые мы сами же и хлебаем, рождены собственной социальной беспечностью, куда я отношу и родительскую безответственность. Смешно уповать на государство, на какие-то верхи, если мы сами не выполняем элементарные человеческие обязательства.
У нас многого не хватает, но превратить «оазисную» систему в сплошной «оазис» государство не сможет без материального и духовного соучастия своих граждан. И трижды не сможет обернуть к детям сознательность его собственных родителей, если эту работу не захотят разделить миллионы тех, кто обладает сознательностью, кто способен вмешаться, не испугается трудностей и готов к борьбе.
Кто — за?