ПЛАЧ О ДЕТСТВЕ

Люди, старые и молодые, облеченные властью и вечно зависимые, разбогатевшие и обнищавшие, верующие и циники, сильные и обессилившие, воинственные и безропотные, к вам обращаюсь я, к вашему духу, к глубинам вашей совести, к самым заповедным струнам души вашей с выдохом горьким, со стоном: детство в опасности!
Невидимые миру слезы обращаются в плач видимый и горький. Нет нужды отверзать очи и уши, чтобы увидеть и услышать его. Разве мое только сердце содрогается, а горло сжимает судорога при виде поля возле армянской деревушки, усеянного трупами детей по соседству с убитыми стариками и женщинами, равно как и при виде гробов с азербайджанскими малышами? Слышу голоса армянских и азербайджанских друзей своих и знакомцев, объясняющих свою правоту, указывающих на бывших соседей, непримиримых в мести за погибших, и соглашаюсь с ними: и тот прав, и этот. Но ведь есть и еще одно: у каждого народа свое горе, и оно станет, это истязание, вечным, если кем-то не будет понято, что горе одинаково и для тех, и для других. Оно едино своей безутешностью, и смерть ребенка, убитого преднамеренно или случайно, велит только одно — не мстить, а остановиться.
Остановиться — предельное мужество, высшая мудрость, главные силы нужны не для того, чтобы мстить, а чтобы остановиться и разойтись. Хотя я сознаю — на это способны два человека, уставших от войны, но не способны две толпы, два народа, ожесточившиеся во взаимной ненависти, иного выхода не будет. И здесь моя надежда не на президентов, не на светскую власть, а на глав власти духовной — армянской христианской и азербайджанской мусульманской: только они, по моему разумению, в этот отрезок истории способны остановить бойню осознанием единства боли и смерти, единства утраты ребенка, столь одинаково бессмысленного и трагичного как для своих, так и для чужих.
Так что первая наша боль: убитое детство. И уж если есть смысл обращаться к светской власти в этой ситуации, то только с одним, элементарно здравым: выведите из районов кровопролития детей, женщин и стариков. Вот уж не грех вспомнить досрочно оплеванное понятие «интернационализм», Сталинград хотя бы, да призвать беззащитных ребятишек пусть в детские дома — без родителей, да, горько это, не подарок судьбы, но все же спасение жизни. Ну почему это никому не приходит в голову?
Да потому, что насильно и против разума и детский мир рассекли суверенные границы. Случилось то, что не должно случиться: дети поделены на наших и не наших. Поразительно: Югославия, сама погибающая в братоубийственной войне, еще год назад приглашала в гости, к морю, российских детей — чернобыльцев, сознавая, видать, не одним умом, что человечность и доброта превыше всего, а мы, когда теперь настал наш горький черед позвать югославских детишек из зоны боев, где им грозит смерть, мнемся и сами себе объясняем собственные сложности. Но это к слову, потому как югославских ребят принять, похоже, удастся, а вот как с другими? И в чем же наша человеческая подлинность, коли, как только рухнули идеологические установки, рухнуло и желание помочь погибающим?
Другая горькая боль — нерожденное детство.
Меж съездовских баталий, оппозиционных митингов, телевизионных дебатов как-то затерялся еще один — не словесный, а действенный! — протест против горечи жизни, самый высший, по моему разумению, приговор любой власти: женщины не хотят рожать. Резко возросло число абортов, родильные дома опустели. Это происходит как бы на периферии общественного интереса, только ведь подоплека-то очевидна: завести ребенка стало слишком дорогим удовольствием! Как бы худо мы ни жили прежде, но никогда рождение ребенка не связывалось с ценами, и вот — достигли! Пеленки, распашонки, одеяльце, коляска измеряются не рублями, а сотнями, детский сад, летний лагерь — тысячами. А если семья молодая, да бесквартирная? Раньше всяк по-своему переносил эти тяготы, но сегодня они обернулись лишениями и невозможностью — уж я не говорю про платную педиатрию и позорное свидетельство нежизненности межгосударственного содружества, коли за операцию ребенка, к примеру, из Молдавии, российские клиники требуют несусветные тысячи.
Еще одно бедствие — детская, и в первую очередь, младенческая смертность. Три года подряд Детский фонд вместе с Минздравом тогдашнего Союза, а главное, в согласии с врачами из разных краев, делал благое дело — спасал от смерти детишек Средней Азии и Казахстана. В жару да без воды летом гибель малышей достигала там традиционного пика, и вот в этот-то пик, на 80—90 самых отчаянных дней приезжали туда врачи из всех бывших республик, ныне суверенных государств, чтобы просто спасать детей. В первый год приехало 1500 медиков, во второй — тысяча, в третий поменьше. Создали мы институт специальных доверенных врачей Детского фонда, в каждой области — небольшая группа. Эти приезжали уже на три года. Эффект поразительный: за три этих года младенческая смертность сократилась на 16%, а, скажем, в Туркмении смертность детей второго года жизни — наполовину с лишком.
Что дальше? А то, что нынче врачей уже никаким калачом на такую работу не заманишь. Большинство — просто опасается, других — не отпускают с работы — дело-то теперь стало добровольным, ну и цены на все настолько подскочили, что добрая акция благотворительности, а не государства просто сломалась. То, что было для врачей делом естественным, даже нормальным, обернулось в цепь неодолимых препятствий, брать которые просто некому. А ведь с такими малозаметными, вроде бы, потерями мы утрачиваем частицу своей человечности.
Но есть результат более чувствительный: с конца прошлого года смертность малышовая поползла вверх. Правда, теперь даже и статистики союзной нет. Все, выходит, вздохнули с облегчением: у каждой страны теперь своя статистика. В России она будет пониже, чем в Средней Азии. Дешево же мы все стоим, если нам от этого полегчает. Весь нормально чувствующий и мыслящий мир под эгидой ЮНИСЕФ — Детского фонда ООН — собирает деньги и посылает врачей в помощь таким же детям Африки, — там есть, кстати, и наша доля! — а вот в своем бывшем доме стоим стенка на стенку и если не деремся пока впрямую, то делим — это ваше, а это наше. Незаметно для себя и детей разделили.
Но все дело в том, что детство, как и другие истинно человеческие ценности, всечеловечно и неделимо. Всякий раздел в сферах нравственных — ведь история учила этому! — опустошает взрослые души, делает людей беднее эстетически, мельче нравственно. Нет, не все вокруг должна захватывать политика, и должны быть сферы человеческой жизни, где правителям надо не столько решать, подавляя, сколько сотрудничать с людьми, помогая им.
Одна из этих сфер — детство. Прежде всего — детство страдающее. Когда-то я был в Институте детской онкологии, созданном Онкологическим центром и Детским фондом. Хотел посмотреть отделение по пересадке костного мозга для детей с крайними формами лейкемии. В коридоре металась молодая мать. За стеклянной дверью бокса со специальным климатом хлопотали врачи: погибал мальчик. Никому в голову не приходило задать дурацкий вопрос — какой он национальности, откуда...
Больше всего хотел я в те мгновения, чтобы Б. Н. Ельцин заехал бы сюда, к примеру, после посещения Третьяковки, на которую выделил полтора десятка миллионов долларов. И нет никакого оппозиционерства в этом моем желании, просто я верю, он пришел бы тут к важному этическому выводу, что искусство и боль сродни друг другу в своей вечности и равно нуждаются в соучастии: первое — сбережением, второе — одолением.
Еще правительство Н. И. Рыжкова дало согласие на просьбу Детского фонда — построить в Москве Институт детской онкологии — суперсовременную клинику, где, по западным технологиям, 90% больных лейкемией можно спасать. В ту пору требовалось рублевое покрытие валютных затрат — а строить центр предлагалось турецкой фирме за счет газа, который мы поставляем Турции — и Фонд по тогдашним ценам брался да это. В бесконечных преодолениях пробито было решение об отводе земли, закончился конкурс турецких фирм, компьютер вычертил рисунок будущего здания, где и родители не забыты — для них есть пансионат, и тяжкие, уходящие дети — для них хоспис. Теперь дело за подтверждением старого решения, которое вроде бы не отменено. Но как-то незаметно, в суете валютной недостаточности и банкротства Внешэкономбанка идея эта, если и не сплыла окончательно, то оказалась задвинута в теневые углы. Боже ты мой! Но ведь не надо быть спецом, чтобы доказать: детская онкология, ее рост — печальная будущность России, Украины и Белоруссии. Да разве только их, ведь ликвидаторы призывались со всей страны, и у них после Чернобыля родились дети — мы в Фонде время от времени получаем горькие родительские письма-стоны. Дети Чернобыльской зоны до сих пор всерьез не обследованы — и государственный ум сам и первый должен бухать во все колокола, последнее отдавать на осуществление таких проектов, как первый и единственный Институт детской онкологии. А то вон в Балашиху заехал по случаю добрый человек из Германии, поразился увиденному ужасу, дал свой миллион — и как по волшебству появился в Московской области чудесный онкоцентр для ребят. Немцы могут, мы — нет. Так что слезно прошу Б. Н. Ельцина, нет, умоляю — подтвердить заказ на строительство Института детской онкологии турецкой фирмой. Да не мешало бы учредить государственную помощь родителям, у чьих детей рак. Ведь семья измождается, обессиливает. В онкоцентре мне рассказали, как опять же иностранцы подарили Институту бананы. Дали их детям. Наутро матери возле института продают бананы — по сотне штука. Это же конец всему — мать вынуждена творить такое, чтобы выжить самой, она ведь годами рядом с больным! Рушатся семьи, погибают и сами родители.
Страдающее, больное детство — это горестный пласт нашего бытия, ломающий любого, даже сильного, взрослого. Увы, ни при одном режиме у нас не создано государственно бытующее мнение о приоритетности именно педиатрии, детского здравоохранения. Сколько бы мы ни охали и ни ахали, пока медицина для детей не будет выделена в бюджетах территорий и страны отдельной строкой, прогресса не достичь.
Детский фонд вместе с Республиканской детской больницей создал отличный центр черепно-лицевой хирургии для детей, а это новое, до сих пор не существовавшее у нас направление сложнейшей хирургии; финансирует российскую часть совместной с американцами программы «Хоуп» («Надежда») в Ожоговом центре — а это тяжелейшие, болезненные и уникальные операции. На бывших дачах бывших членов Политбюро уже действуют и совершенствуются реабилитационные центры для детей с сахарным диабетом, после кардиологических операций, для детей-чернобыльцев. Есть свой — пока свой! — санаторий «Бригантина» в Крыму — единственный лечебный центр для сирот. И всюду — закавыки! Четыре миллиона для «Бригантины» от Москвы до Евпатории ползут два месяца сквозь бездушные банковские коридоры. А там, в Крыму, сейчас слепые дети России — и хотя бы у кого из этих банкиров — российских или украинских — сердце встрепенулось: дадим зеленый свет, ведь дети! Еще «сенсация» — за наши благотворительные путевки таким ребятам законом Украины отчисляется 28% на добавленную стоимость. От имени Международной ассоциации детских фондов послал челобитную премьеру Украины — В. Фокину: охолонитесь, снимите с себя позор, вы же люди, кого обираете, — в ответ аккуратная отписка, как в глухие годы бюрократического социализма: убейся, не достучишься. В Эстонии нашу благотворительную помощь семейным детским домам обложили налогом, из Латвии эти семьи в Москву за деньгами сами приезжают, чтоб не отняли. Мужики и бабы, дамы и господа, вы что, совсем оборзели? Или это не вашим детям помогают, или в вас совсем уже ничего человеческого — не говоря о цивилизованном — не осталось?
Детей-чернобыльцев — трижды перекрестимся при этих словах! — приглашают на летний отдых к себе наши проверенные зарубежные партнеры — за свои денежки, со своей любовью, единственная просьба: привезите сами. Готовы 3000 принять. Просим правительство — дайте военным летчикам немного валюты для посадки на зарубежных аэродромах — четвертый месяц колотим во все правительственные двери — глухо. Я уж, грешным делом, думаю: может, там никого и нет, за высокими-то дверьми, только шумная видимость в газетах да по телевизору?
Много бы мог еще прибавить стенаний об, увы, ненужном детстве. О театре, литературе, кино для детей — вымирающих на глазах. Не правда ли, достойное для взрослых признание: закрылся детский журнал «Трамвай», закрывается «Мурзилка», зато сжимают рубли в замурзанных ручонках десятилетние пацаны на перекрестках перед красным светом. Я не против заработанных своим трудом детских рублей, но против того, чтобы рубль становился сутью жизни с таких-то лет.
А сиротство, ставшее было убывать благодаря общественному мнению и семейным детским домам? Снова детдомовская система, если и не на коленях, то в кризисе, и решение Детского фонда раздать 125 миллионов рублей в поддержку ребят правительством не замечаемо, будто это не ему, не под тяжкое бревно его забот свое плечо подставляем, создавая попечительские советы, призывая и богатых, и бедных дать свой взнос. Причем нужно-то нам одно: свобода. А это значит — закон о благотворительности, освобождающий от всех налогов фонды и их предприятия. Нам (детям, прежде всего) нужен и Закон о правах ребенка. Ведь Конвенцию об этих правах мы подписали, хотя, по существу, мало кто из родителей, воспитателей, самих детей знает о том, что Россия, являясь правопреемником международных договоров, уже два года как стала государством-участником ратификации Конвенции ООН о правах ребенка.
В сентябре 1992 г. Российское правительство должно представить в Комитет по правам ребенка созданный в соответствии с Конвенцией специальный первоначальный доклад «О принятых мерах по закреплению признанных в Конвенции прав и о прогрессе, достигнутом в осуществлении этих прав». Сам отчет правительства на заседании Комитета предположительно состоится в январе 1993 г. В том числе, поспешая и к этому событию, Российский детский фонд решил подготовить специальную книгу «Социальный портрет детства. 1992 г.». Эта книга создана так же, как и в свое время доклад «Положение детей в СССР. 1990 г.», Научно-исследовательским институтом детства. Нет, пожалуй, мы не делали специальный, альтернативный правительству доклад о ходе выполнения в России Конвенции о правах ребенка. Мы просто подготовили научно-объективную картину об истинном положении детей — социальный портрет детства на сегодня. Он написан крупными мазками (отсюда, может быть, не все стороны детства и освещены), без полутонов, в основном красками темного цвета. Это, в том числе, и для того, чтобы те, кто проблемы детства видит в розовых очках, в этот раз не ошиблись красками. Прочитайте то, что мы для вас написали. Увы, может быть, это и розовые мечты. Президент, правительство, Советы отгородились от детей всякими советниками, комитетами, комиссиями. Не докричишься, не достучишься!
Люди, добрые и злые, бедные и побогаче! Давайте хоть мы-то не толкать друг дружку, ведь у ног наших — дети! Затопчем ведь их-то!