ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ ОБ ОПАСНОСТЯХ. СОВЕТСКИЙ ДЕТСКИЙ ФОНД: ДВА ГОДА ПУТИ
Как вы помните, товарищи, в прошлый раз мы договорились о том, что основной отчет на этом пленуме сделают сами местные организации: каждая представит свою записку, в которой будут содержаться ответы на три вопроса: что сделано? что не сделано? что предстоит сделать? Естественно, что такое триединство подвигало к обобщению, концептуальным суждениям, серьезным предложениям в каждом конкретном случае.
Получилось ли это? Оставляю этот вопрос открытым — на критичное и самокритичное суждение каждого о каждом, всех о каждом и каждого обо всех. Прибавлю лишь, что центральное правление, соединив в два тома представленные вами и для всеобщего размышления переданные отчеты, сохранило в первозданной очевидности и барабанную пустоту одних, и зияющие высоты других, и примитивный фактографизм третьих, и искреннее стремление к самоосмыслению четвертых, и скромную сухость, свидетельствующую о скромной работоспособности, пятых. Разнобой в отчетах, их уровне, их нравственной высоте подвел нас к необходимости попытаться осмыслить, может быть, самое важное на этом временном отрезке, ответить на вопрос: каков уровень нашего единства, каков наш организационный класс? И в самом деле, учредительная конференция фонда в 1987 году — это старт, суждение об общих болях детства, пленум 1988 года, по сути, первый пленум всесоюзно сформировавшейся организации, утверждение наших общих программ в пользу детства. Теперь настала пора всерьез поговорить об организационном укреплении фонда, о том, как люди — и это прежде всего штатные работники фонда, — пришедшие из партийных, советских, профсоюзных, комсомольских, административных, творческих органов, сумели сломать в себе инерцию аппаратных подходов своих бывших пристанищ, насколько искренне это у них получилось, да и получилось ли вообще, ведь жить по аппаратным схемам куда как проще, нежели вкладывать, не ожидая благодарности, душу и сердце в судьбу чужого по крови, но близкого по сути ребенка, вкладывать ум и энергию в решение тяжких проблем, преодолевая при этом сопротивление по-прежнему сильного чиновничества, ссорясь, не теряя целеустремленной веры в искомую цель. Наконец, наш фонд — благотворительная общественная организация, и все, кто получает здесь зарплату, должны проникнуться простейшей, но основополагающей мыслью, что не дети для нас, а мы для детей, и не мы с вами благодетели, но только исполнители благодетельного движения народа, и главная наша функция состоит в том, чтобы без конца объединять вокруг себя добрых людей. Действительно, эта мысль предельно проста: массовость общественной организации, где нет принудительного членства и взносов, образуется из внимательнейшего собирания вокруг себя любого проявления доброй воли, соединения под флагом фонда людей, принимающих идею милосердия и благотворчества. Людям, работающим в фонде — от председателей до бухгалтеров и машинисток, — надобно как «Отче наш» затвердить, в состав своей крови ввести органичное, наиглавное осознание себя и своей деятельности как человеческого собирательства, объединения вокруг нашего общего дела людей, может быть, и не похожих, и по-иному мыслящих, но также желающих помочь единой беде. Конечно, для того, чтобы работать именно так, надо обладать определенными человеческими свойствами. Уверен, что не всем они даны. Тем, кто не готов внести в свое собственное, по-иному сформированное сознание нужные коррективы, кто не может подчинить свой характер и его нравность чувству сострадания, не способен искренне разделить чужую беду, рано или поздно надо уйти из фонда. Полагаю, что новомодный термин «ротация» и явление, стоящее за ним, не должны нас пугать, более того — это естественный процесс, похожий на старательный промыв золотоносного песка, когда стремительный поток чистой воды смывает легкие породы, оставляя в лотке крупицы тяжелого металла. Процесс этот займет несколько лет, а может, и десятилетие, но что здесь странного, коли мы так усердно и столько десятилетий ломали в человеке его нравственные начала? Итоги этой ломки разбросаны буквально повсюду, на каждом шагу малорадостного бытия, но где особенно тоскливо с ним сталкиваться, так это в благотворительном общественном фонде.
Нет, не с высокой идеей, не с благородным помыслом встречается человек, обремененный бедой, переступая порог нашей организации, а с отношением к нему. Наши дела могут быть сколь угодно блестящи на уровне парламентских или совминовских решений, но благодать этих достижений человек получает опосредованно, а невнимание, пустые глаза, желание побыстрее отделаться — впрямую. Люди не ангелы, это давно известно, и эти неангелы угрюмо вбредают в поле нашего сознания, подчас вызывая неоправданное раздражение. Но почему? Ведь милосердие не выбирает «клиентуру», да вовсе и не «клиент» входит к нам, а страдающая душа. Когда же мы, и не один, конечно, Детский фонд, но именно Детский фонд в первую очередь, в любом входящем научимся видеть именно страдающую, больную, кричащую душу, а не надоедливого просителя, осточертевшего жалобщика, уже прошедшего до нас десяток главных приемных, где ее отфутболили умелые, изворотливые, недобрые чиновники, которые ведь и сами, коснись их беда, вдруг оказываются кричащими, требующими к себе внимания, страдающими душами. Ей-богу, наше общество не стронется с места, пока не будут ликвидированы обстоятельства, дающие столоначальникам право на антидемократичное отношение к людям, находящимся в зависимом от них положении. Так давайте же, друзья и коллеги, проникнемся этой простой идеей — идеей печального равенства людей, попавших в беду. Перед горем все равны — задиры и скромные, состоятельные и бедные, чванливые и покорные. Так научимся же как самый стыдный срам оценивать даже саму возможность оказаться холодными столоначальниками, бездушно восседающими перед страдающими душами, явившимися к нам, может, как к последней опоре и надежде. Нетерпимость и нетерпеливость подвигают нас отыскивать несовершенства во взрослых, которые идут к нам с детскими бедами, и это тоже движение против совести и против идеи терпимости, сочувствия и сострадания. К нам пришел бомж, человек без работы и места жительства? Что ж, можно как угодно оценивать его образ жизни, но он пришел с детьми и просит помочь им — разве же вправе мы проецировать на ни в чем не повинных детей недостоинства их родителя? Не лучше ли без лишних слов протянуть им кусок хлеба, дать одежду и обувь да позаботиться, чтобы их жизнь оказалась устроенной и терпимой?
Увы, жизнь без конца приносит нам бесчисленные примеры того, что детские страдания не есть самостоятельная автономия, но продолжение взрослых бед. Сплошь и рядом дети платят за взрослых, за греховность родительскую и профессиональную, прежде всего, медицинскую. Дети рассчитываются звонкой монетой своих чистых слез за социальные несовершенства нашего общества. Дети — жертвы тяжкой экологии, бюрократических мытарств, безграмотного и неоснащенного акушерства, родительской безответственности. Гармоничное, счастливое детство — это наше, взрослых людей, счастье, но ведь и горькое, больное детство — это наше, взрослых, горе и боль, так спросим же себя, насколько мы, взрослые, ответственны за мир детства, какие мы защитники малых сил, да и защитники ли вообще, а может, чаще разрушители, ломатели, надругатели, и разве извинимы наши запоздалые раскаяния в собственном незнании, непонимании, невнимании?
Меньше всего мне бы хотелось, чтобы эти мысли вслух вы приняли как общие размышления. Пока мы, каждый из нас, не осознаем себя — и не в словах, а в реальных каждочасных поступках — как ответственную личность в контексте демократичных, равных, гуманных взаимоотношений со всеми и всякими людьми, нам не избавиться от не самых лучших традиций, которые мы, опять же каждый из нас, принес в Фонд со своего бывшего места работы, из прошлых взаимоотношений, из старых представлений. Если хотите, главная организационная цель Детского фонда — на ходу очиститься от прошлого личностного багажа, растерять спокойствие, забыть бюрократические навыки, лишиться иммунитета к чужой беде, потерять толстую кожу равнодушия, забыть пресловутое чувство удовлетворения. Из прошлого нам надо захватить в путь то, что мы приберегали вроде бы для себя и для своих близких, — умение помогать споро, без проволочек, терпимость и прощение, тихую радость негромкого, но благого поступка, который не может долго радовать в единственном числе и, только соединяясь в цепь с другими добрыми делами, возвышает человека по-настоящему, без суетных словесных красот, любовь к детям, умение не сторониться их несовершенств и неумений.
Возрождать моральный статус милосердия не только как благостно-неопределенного лозунга, но и как системы правил личного поведения, взаимоотношений с людьми, системы поступков и решений — это дело не столько теории, сколько практики, состоящей из наших реальных действий, поступков, из образа поведения каждого, за кем стоит имя Советского детского фонда.
И таких людей много среди нас. Речь не идет о завершенном, всегда безошибочном идеале; но об искренних защитниках детства и патриотах фонда, кто способен чистую нашу идею всегда и в любых обстоятельствах ставить выше собственного благополучия, спокойствия, а характер подчинять в услужение делу.
Но вот к нам в фонд пришло письмо о нравах, царящих в туркменском республиканском отделении, такого свойства, что, откровенно говоря, поначалу мы не поверили ему. Комиссия фонда вылетела в Ашхабад и выяснила, что первый заместитель председателя Белла Мухамедовна Сапармухамедова превратила отделение в вотчину, где детство — лишь неглавное приложение к амбициозным посягательствам главной «хозяйки». К примеру, сотрудники отделения с большим трудом добились у нее «высочайшего» разрешения купить подарки детям, отцы которых погибли в Афганистане, для чего было выдано по 3—5 рублей на каждого, но зато 650 рублей выплачено Сапармухамедовой в качестве персональных надбавок, причем, решение фонда о надбавке ей было подписано ею же, приобретены чехлы для автомобиля на 340 рублей, исчезли два автомобильных двигателя, один из которых незаконно куплен на деньги фонда. Менее чем за два года трижды сменились главные бухгалтеры, из семи работников республиканского отделения трое — родственники Сапармухамедовой. Сотрудники, пытавшиеся воспротивиться такому самовластию, под различными предлогами уволены. И вот вам печальный итог: за год в отделение обратилось всего 616 человек.
Как всем известно, в Туркмении — океан горьких детских бед, и среди первых — высочайшая детская смертность. В 1988 году показатель смертности детей до года составил 53,8 промилле, за 8 месяцев нынешнего года он возрос до 56,4, причем, Туркмения нынче — единственная из республик, где смертность возросла. Анализ же прошлогодней ситуации показывает, что в 70 случаях из ста смерть малышей была предотвратима, что 1500 ребятишек умерли дома без оказания им элементарной медицинской помощи, а 900 младенцев погибли в стационарах в первые же сутки, потому что туда их привезли уже слишком поздно. Казалось бы, вот болевое пространство, где отделению фонда стоит развернуться по-настоящему, тем более что в республику приехала бригада специальных доверенных врачей Советского детского фонда — главных специалистов Минздрава СССР, которым и помочь надо, особенно в общении с родителями, и быть рядом с ними, но главное — разделить их позицию, ведь они приехали сделать дело, сражаться за жизнь детей, за перемену отношения к этой беде.
Однако Сапармухамедова заняла иную позицию, прямо противоположную идее и замыслу фонда. Дело в том, что руководители местного здравоохранения увлеклись манипуляцией истиной, сваливая высокую младенческую смертность на экологическое неблагополучие, недостаток и низкое качество воды, плохое питание, родственные браки, низкую культуру населения. Все это, слов нет, справедливо. Однако дает ли все это объективное положение дел право медику не спасать ребенка, которого можно спасти, скрывать вообще смерть ребенка, бездействовать, зная о фактах такого рода сокрытия. Иначе говоря, местные руководители здравоохранения пытались освободить себя и систему от ответственности за высокую младенческую смертность. Доверенные врачи фонда открыто выступили против такой позиции. Комитет народного контроля поддержал их, наказав заместителя министра республики С. Т. Юсупова, начальника главка Т. Б. Николенко — цитирую по тексту отчета врачей — «за неудовлетворительную организацию лечебно-профилактической помощи детям и матерям, непринятие мер по фактам сокрытия детской смертности», а министру здравоохранения К. Чагылову вообще указано на неспособность изменить положение дел в этой сфере. Принципиальность доверенных врачей фонда поддержали ЦК Компартии, Совмин республики, однако у «пострадавших» нашелся адвокат — первый заместитель председателя правления отделения фонда Сапармухамедова, набравшаяся отваги обвинить доверенных врачей даже в «дискредитации советской власти».
Хватит демагогии, общество устало от нее! Дурной работник в органах советской власти — это еще не советская власть, равно как бездушный демагог и хапуга, пролезший в Детский фонд, — еще не Детский фонд. И давайте условимся, товарищи: малейшая, самая копеечная утечка средств фонда в корыстных целях наказывается немедленно, без отсрочек и мнимого либерализма, по самому строгому счету. Что же касается Сапармухамедовой, обращаемся к председателю отделения писателю Каюму Тангрыкулиеву, равно как и к президиуму, правлению, — срочно освободить ее от работы.
Обращаясь ко всем, начиная с административных руководителей центрального правления, с особой тревогой, с чрезвычайной болью повторяю вновь и вновь: трижды отмерить, прежде чем отрезать, взяв на работу человека в фонд. Это и трудное, и чистое дело. Мы защищаем детей, их интересы, и этим все сказано. Проще всего обмануть ребенка, но не так легко внушить ему веру, надежду, любовь. Любое проявление хамства, амбициозности, любой факт нечистоплотности в нашем фонде создают обстановку разрушенной нравственной экологии.
Это первое и главное, чего следует нам всем опасаться.
2
Второе, чего надо опасаться, — человеческое одиночество. Что я имею в виду?
Еще раз заметим — в нашей организации нет членства, а таким образом, взносов. В то же время мы должны привлечь значительнейшие средства для реализации наших местных и общесоюзных программ. Вполне очевидно, что большие деньги — у министерств и ведомств, поменьше — у предприятий и объединений сельских и промышленных и уж совсем малые — у людей, у наших не шибко-то состоятельных сограждан. И вот здесь-то можно впасть в серьезную организационную ошибку, диктуемую экономической ситуацией. Прошу вас особенно внимательно выслушать именно эту часть размышлений, потому как здесь наиболее важны все детали, их нюансы и всякий перекос обещает печальные последствия.
Итак, что касается самих средств, их привлечения — они необходимы в нарастающих объемах, и здесь нет предела творческой, но честной инициативности. Надо энергично работать на всех уровнях, вовлекая в число наших спонсоров и сторонников беспредельное множество финансодержателей. Но, согласимся, ни министр, ни директор завода не будут теми людьми, кто по первому нашему зову бросит все и придет к ребенку, чтобы одеть, накормить, обласкать его. А главная наша сила именно в таких людях — в милосердии, терпимости, сострадании десятков и сотен тысяч, в тех, кого наша вульгарно-обюрокраченная терминология называет словом «актив».
Нет и не может быть рецептов, где и как найти сторонников и соучастников. Искать их везде и всюду, при всяком удобном и неудобном случае. Человек проникся нашими призывами, внес свои средства — так давайте же не только пошлем ему открытку со словами признательности, но и отыщем его, поговорим с ним, предложим принять участие в помощи такому-то ребенку, такой-то семье, такому-то делу. Может, одна из главных бед общественных организаций состоит в том, что многие годы они мыслили и действовали глобально, для всех, в лучшем случае, по проблемным акциям, чрезвычайно редко и неохотно снисходя к конкретному человеку, его судьбе и печалям. Мы не можем, не должны позволить себе такого хотя бы потому, что благотворительность абсолютно конкретна, равно как и милосердность — совершенно личностное качество и проявление. Все наши крупные инициативы от человека исходят, но к человеку должны и вернуться в полном и благородном раскрытии такого качества, как помощь ближнему и дальнему. Перед нами не череда лиц должна проходить, но мы должны быть богаты чистейшим богатством сугубо индивидуализированных лиц и судеб. Это не страшно, что мы не всем способны помочь, — силенок и возможностей еще не хватает, да есть и такие сферы жизни, где не скоро еще мы сможем помочь. Главная же человеческая наполненность работы фонда — скорая социальная и нравственная помощь страдающему детству. И здесь было бы хорошо устроить дело так, чтобы реальное частное лицо, — впрочем, как и человеческое объединение: завод, цех, бригада, — передавшее средства фонду, с помощью фонда и помогли этими средствами страдающему ребенку.
Слов нет, это очень хлопотно. Но, согласитесь, это совсем другое дело, другая жизнь. Помогая человеку или коллективу совершить добрый поступок, мы выступаем в качестве катализатора общественного благородства. Чувство это — общественная доброта — в силу исторических и нравственно-этических обстоятельств, к сожалению, оказалось законсервированным в нашем обществе. Однако месторождения добродетельности хотя и разведаны в наших нациях еще задолго до нас, остаются по сей день самыми неразработанными. Наша цель — разработать их, пробудить силы добра в каждом человеке, и хотя это дело не для одних нас и не на одно десятилетие, к работе надо приступать немедля, да, впрочем, мы уже и приступили — достаточно вспомнить так называемые семейные детские дома, которые мы предлагаем называть отныне просто семьи Детского фонда. Сто с лишним семей, семьсот ребятишек, нашедших мать и отца, — это первый шаг, и шаг позитивный, созидательный, конструктивный. Каждый из взрослых, участвующих в этом истинно нравственном гражданском движении, — наш человек, составляющая часть фонда, и если он останется до конца благороден — отсвет этого благородства отразится на авторитете фонда, если не выдержит и сломается, такая поломка обернется катастрофой для детей и для фонда — давайте об этом помнить даже в самые улыбчивые мгновения, ни на минуту не откладывая чувства нашей социальной и этической ответственности за эти семьи.
Короче говоря, главная наша сверхзадача состоит в том, чтобы протягивать ниточки от человека сострадающего к человеку страдающему — а это беззащитный ребенок, вязать своеобразный чулок доброты, и в этом вязании мы с вами — спицы и умные руки. Дальше пойдет проще, главное — начать, ведь мы из самых что ни на есть руин пытаемся возродить человеческое доброжелательство, готовность помочь страдающим, не желающую бесконечно кивать на обязательства государства и социальных структур.
Нигде, никогда, ни в одном обществе государство не могло решить всех личностных проблем каждого человека. Это доступно лишь самому обществу, людям, пусть даже небогатым, но щедрым своей готовностью к помощи, их желанием поделиться последним куском. Наша отечественная история показала, что народ наш способен на это. Высшим испытанием такой готовности и способности стала, увы, война, а время благополучия быстро излечило нас от сострадательности, одарив сильно развитым чувством социального эгоизма. Хочу быть правильно понятым, я против аскетизма, я против уравниловки, но я за добровольную помощь сильного — слабому, состоятельного — неимущему, взрослого — ребенку.
Итак, уверен, что человек, передавший фонду сто рублей, а потом, скажем, с помощью фонда обративший эти сто рублей в теплую одежду безвинно покинутому больному ребенку трех лет от роду, почувствует в себе потребность дать еще двести рублей тому же малышу, и это будет благое дело и для неразумного пока дитяти, и для человека, делающего взнос за взносом, потому что человек этот становится богаче не только получая, но и отдавая. Это во-первых. Во-вторых, этим способом наше дело переходит на главнейший уровень межчеловеческого милосердия. И, наконец, в-третьих, такого рода поступки отличает от оптовых закупок и оптовой помощи, столь схожих внешне с государственным обеспечением, именно общественная организация дела, общность разделенной беды, личностная осознанность взаимопомощи и внутренняя потребность продолжить ее, укрепляя притом свою собственную душу.
Человеческую душу укрепляет вера. Но ее укрепляет еще и добродетельный поступок. Если нам удастся добиться такого состояния человеческих душ, при котором каждый день тысячи взрослых людей адресуют добрые поступки тысячам одиноких, больных, страдающих детей, то мы добьемся искомой цели, совьем гнездо Детского фонда, свяжем тот самый теплый чулок доброты и реальных дел.
Нынешним летом в Севастопольском доме ребенка мне рассказали одну, увы, пока редкостную историю. Во двор этого дома однажды забрел школьник, старшеклассник. Его окружили малыши, и, похоже, один льнул как-то особенно — с тоской и жадностью. На другой день этот школьник пришел снова, уже с подарками своему маленькому дружку. Между ними укрепились отношения, не привычные стандартной классификации. Что это было? Дружба? Названое братство? Любовь? Трудно точно сформулировать, ведь мы так отвыкли от простой возможности сострадания одного несамостоятельного человека другому, где нет еще до конца выношенного сознательного решения — скорее, чувство. Школьник подрос, его призвали в армию, а он оттуда писал письма своему малышу, к тому времени мальчика усыновили, однако семья, куда он пришел, рухнула, но вот что поразительно — солдат, демобилизовавшийся из армии, снова оказался рядом со своим малышом, он встречает его у школы и всячески помогает приемной семье своего дружка.
Согласитесь, редкостная история. Мы так привыкли к разрушению естественных людских связей, к эгоизму, скоропалительным ссорам, разрывам, предательству, что пример этого бывшего школьника, солдата, а теперь рабочего кажется нам примером аномальным, подозрительным, ну, в лучшем случае, уникальным. Не печально ли, что духовное здоровье и чистота могут казаться из ряда вон выходящей крайностью? Неужто же это итог нашего многолетнего этического бытия? Однако именно этот молодой человек подает нам пример гуманной духовности, и, поспособствовав возникновению тысяч и тысяч таких взаимосвязей — единственно так! — мы спасаем наш мир и сумеем остаться людьми.
Но вернемся к конкретике нашей работы. Добрые начала в людях, как видите, живы и проявляются и без нас. Наше первейшее дело — объединить вокруг движения многие тысячи энтузиастов, готовых и способных к практической благотворительной работе. Маленькая кучка штатных работников должна ежечасно распространять вокруг себя магнитные волны доброжелательства, притягивая к себе всеми средствами потенциал человеческого благотворчества.
Без «актива» — простите за этот термин — наше дело теряет всякий смысл. Без соучастия граждан мы станем напоминать бесплодную смоковницу, в лучшем случае, шумно размахивающую ветвями. Люди, их доброта, инициативность, их дела и энергия — суть и смысл нашей работы. Мы — цемент, своими усилиями призванный соединить людские возможности. Вот почему — возвращаюсь к средствам — так важны в нашем деле именно индивидуальные взносы, наша способность таким образом адресовать эти пожертвования, так вовлечь жертвователя в конкретику добротворчества, так проинформировать его о судьбе взноса, чтобы он сделал свое участие в фонде постоянным, регулярным, желанным.
Еще и еще раз подчеркиваю: надо вровень, одновременно, как бы параллельно работать — и на уровне министерства, ведомства, и на уровне коллектива, и на уровне личности, но, согласитесь, вовлечь в дело человека, и не на раз, а, так сказать, пожизненно — в этом будет состоять наш витализм, наша перспективность. Одно дело, когда благотворительность — порыв, эмоциональная вспышка. Другое, когда она — сознательно избранная личностью естественная и систематическая потребность.
Остаться без людей для нас — значит покончить с собой, с идеей благотворительности, с идеей фонда. Означает ли эта моя подчеркнутая тревога, что мы уже подошли к этому краю? Вовсе нет. Многие отделения создали свои общественные подразделения в районах, на предприятиях, в коллективах самого разного качества. Отделение фонда создано, к примеру, на ВАЗе и сумело, если говорить о средствах, сразу же получить, так сказать, огромный коллективный аванс. Впрямую встает и такой вопрос: как финансировать программы городских, районных, коллективных отделений фонда? Вопрос непростой, давайте его обсудим.
Средства фонда, отчисления в центральную копилку вообще вызывают разночтения, пересуды, поэтому позвольте еще раз высказаться на эту тему.
Во-первых, предлагается сократить отчисления в центральную копилку с 1 января 1990 года до 30 процентов, а с 1991 года — до 20. Во-вторых, без большой общей копилки нам не осуществить больших же общих дел, которые, как нетрудно догадаться, стоят весьма недешево. В-третьих, богатая главная копилка суть страховой полис местных отделений и их программ, ведь соединенные средства — это не московские, а общесоюзные средства, принадлежащие не одному только центральному правлению, но всем нам. В-четвертых, разговоры о слишком больших отчислениях — это продукт философии нищеты, а порой и элементарной бездеятельности. Факты? Пожалуйста!
За десять месяцев 1989 года сумма перечислений в общую копилку от отделений фонда составила 3 миллиона 786 тыс. рублей. Цифра эта подвигает на следующие размышления. Во-первых, полная сумма — всего 8,25 миллиона, что, согласитесь, не просто мало, а мизерно мало. Вывод: организация и привлечение общественных средств еле теплится, дело поставлено из рук вон плохо. Не могу не поразиться деятельности, а вернее говоря, полной бездеятельности отделения родной для меня Кировской области. Очередные 40 процентов поступлений составили пятьсот с небольшим рублей. Похоже, люди не просто спят, но громко и беспечно храпят, ведь их месячный фонд зарплаты и тот, пожалуй, больше, а тут речь идет о деньгах, привлекаемых для детей.
Скажите на милость, какую помощь и скольким детям можно оказать на эту смехотворно ничтожную сумму? При том при всем имеется в виду, что из центральной копилки будут финансироваться наиболее значимые центральные программы.
Итак, запомним эту цифру — 4 миллиона (сумма, ожидаемая к концу года). Как вы знаете, мы получили санаторий «Бригантина» в Евпатории, который станет первым санаторием для детей-сирот. Его ежегодное содержание — 1,8 млн рублей. Плюс 20 миллионов — строительство второй очереди. Как мы все понимаем, это программа для всех детей всей страны. Миллион 720 тыс. 969 рублей мы истратили нынче на покупку автобусов и грузовиков для сиротских учреждений — вот вам 3,5 млн в сумме. 835 тыс. 720 рублей — медицинский десант в регионы высокой детской смертности. 202 тыс. 581 рубль — содержание специальных доверенных врачей, — и все это, друзья, именно общесоюзные, утвержденные нашим пленумом программы. Кроме этого, нас не оставляют стихийные бедствия, и 100 тысяч рублей мы передали таджикскому республиканскому отделению после землетрясения, 25 тысяч — приморскому отделению после наводнения, 20 тыс. — чечено-ингушскому отделению после стихийного бедствия, 60 тыс. — на фрукты и одежду 4 тысячам ребятишек из сиротских заведений, которые отдыхали нынче в «Артеке», 1 млн рублей — Тахтинскому району Туркменской ССР для строительства двух школ в районе стихийного бедствия, 11 тыс. 040 рублей — на программу «Экологическая тропа», где работали с одинокими детьми, 70 тыс. 070 рублей ушло на оказание материальной помощи детям, которые приезжают в Москву со своими бедами из разных уголков страны, 4 тыс. 790 рублей — стипендиатам фонда.
Арифметика, увы, сухая, но убедительная вещь. Как видите, расходы превышают приток средств на 21 млн рублей. Естественно, что разницу мы достаем из внутреннего кармана. Однако и этот загашник тоже ведь наш, общий, а не бюджетный, пополнение которого предусмотрено небесными силами. Вот и пораскиньте, как нам жить? На какие шиши? Можно, допустим, проворчать, что у центрального правления больше возможностей пополнять копилку. Это приятное, но самообольщение. Переход на хозрасчет низовых звеньев экономики серьезно облегчил карманы министерств, и они сами едва сводят концы с концами. Первоначальный взнос наших учредителей — спасибо им за это, особенно Фонду мира! — вот наш задел, но если его энергично не пополнять, в ближайшее же время нас ждет разорение и банкротство, никак не меньше, товарищи. Поэтому всеми нами должна овладеть отнюдь не стыдная идея соединенных средств, денег, собранных на детство, и спасительна здесь только энергичная, самоотверженная, разъяснительная, агитационная, призывная работа.
Пока же этой работы просто-напросто нет или она чрезвычайно слаба — за исключением немногих позитивных примеров.
Вот как выглядит встречное движение средств. Оренбургское отделение перечислило в центральную копилку за 1988 — 1989 годы 87 тыс. 10 рублей, а получит из нее 4 млн рублей на строительство и оснащение центра детского здоровья, то же кировское отделение дало 76 тыс. 207 рублей, а надеется получить от нас 11 млн на строительство заводского лицея для сирот. Ульяновское перечислило 11 тыс. 688 рублей, ярославское — 90 тыс. 362 рубля, рязанское — 20 тыс. 300 рублей, а киргизское и всего-то 8 тыс. 225 рублей, но каждое из них получит по
3—4 миллиона, и не бумажных, а фондированных, обеспеченных лимитами и подрядами, созидательных рублей на строительство семейных городков.
Этот дисбаланс вызывает серьезнейшую тревогу. Взываю к вам, дорогие соратники, к вашему разуму, к здравому смыслу, наконец, к вашему чувству коллективной безопасности, что ли... Проникнитесь тревогой этого цифрового несоответствия. Пока мы идем на него осознанно, повторю, у нас есть резерв, но, как справедливо утверждает политэкономия, приход всегда должен превышать расход, а здравый смысл подтверждает, что центральная копилка играет в наших условиях важную роль резервного фонда, который помогает осуществить дорогостоящие всесоюзные, а значит, наши общие и многие региональные программы. Новомодные ныне разговоры о республиканском и областном хозрасчете разрушают идею благотворительности и в нравственном, и в экономическом смысле. Нравственном — по той простой причине, что детская беда не есть региональная, географическая или национальная категория. Вспомним, как весь мир, не то что вся страна, кинулся на помощь армянским ребятишкам после землетрясения. Сегодня мы будем рассматривать подходы именно фонда в чернобыльской трагедии, и я уверен, помощь детям Белоруссии, Украины, Брянской, Смоленской областей опять же мы окажем из общей, союзной, центральной копилки. Вновь повторю, беда не имеет национальных признаков, ее взор — тысяча глаз, и владеет она одним языком — языком ужаса и слез. Перед лицом бед не разъединяться, а соединяться надобно всем нам, и нет, недальновидно ведут себя те деятели даже нашего фонда, которые наивно полагают, что дети их национальности — только их дети. Мыслить так — значит выступать против интернационального характера лучших человеческих свойств, против подлинно вненационального духа милосердности и сострадания.
Национальная разьединенность, основанная на социальном, часто материальном неравенстве, идея отчуждения народов, нежелание помочь своему брату в беде — а это выразилось нынче в отказе грузинского и эстонского отделений направить в Среднюю Азию свои бригады по борьбе с детской смертностью — еще одна опасность, которой надо всячески остерегаться
Благоразумие наших решений — решений именно Детского фонда — должно опираться на краеугольную мысль: мы фонд для детей и детских бед. Ладно, не хватает у нас, взрослых, терпения и мудрости уступить друг другу, помочь, оберечь. Это беды сегодняшнего дня. Но зачем же одарять сиюминутными несовершенствами наше скорое будущее, зачем одаривать детей тяжкой наследственностью сегодняшних неурядиц экономического, политического, национального свойства? Не разумнее ли оградить, охранить детей от всего этого, наделяя их многовековыми этическими традициями своих народов, где нет места розни и вражде, но только дружеству и добрососедству.
Слов нет, дети сплошь да рядом оказываются в эпицентре событий, безусые мальчики по наущению мерзавцев берут в руки оружие, готовые отнять чужую жизнь. Неужто это и есть наш идеал?! Неужто же к этому готовим мы наших детей, качая их в колыбели и пророча им безмятежное счастье?!
Нет, благотворительность несочетаема с ожесточением. Наше духовное требование — примирение, умиротворение, милосердие. Кого-то не устроит такое миротворчество. Кто-то зарычит в наш адрес, занесет кулак, ударит. Что ж, сестры и братья милосердия на поле боя безоружны и не стреляют в ответ. Они спасают и нередко, спасая, погибают. Такова и наша, Детского фонда, миссия. Мы защищаем детей и не ввязываемся во взрослые драки.
3
Нам исполнилось два года, но два года назад, в канун учредительной конференции, говоря откровенно, мои представления о стабильности фонда в системе общественных организаций были более уверенными и четкими. Тогда мы становились третьей по счету — после Фондов мира и культуры — благотворительной институцией, и наши интересы, интересы трех фондов, мирно уживались: у каждого своя, резко отличная от других специфика. Но вот возникают десятки и десятки аналогичных организаций, объединений, собирающих деньги то талантливым детям, то инвалидам, то — семье, то еще для чего-то, и у меня — не знаю, как у вас, — стало появляться чувство, что нас ощипывают. Да, вот такова цена массовых демократических инициатив. Запрещать создание новых фондов неразумно, а толку от растаскивания по углам скромных народных пожертвований немного. Каждый тянет одеяло на себя, не очень-то разумея, что от этого беднее становятся все и можно бы в рамках нескольких главных образований эффективнее решать те локальные задачи, которые ставят перед собой маломощные благотворительные организации, от которых у народа уже рябит в глазах. Однако легче всего винить конкурентов и труднее всего признать: значит, мы работали нерасторопно, потягивались медленно, придумывали трудности, которые другие преодолели быстрее, чем мы.
Конечно, есть надежда, что наше движение по шоссе общественных инициатив стабильнее, основательнее — ведь у нас штат, свои средства информации, мы уже некий концерн, при желании способный переиграть более слабых и менее основательных. И все же нельзя не огорчаться, когда узнаешь, что, к примеру, в Ленинграде семья Левиных, которых мы в Москве поддерживаем, создает родительскую ассоциацию, но при Красном Кресте и по той причине, что местное отделение фонда их не приласкало, или что интересная программа по исследованию сиротства группой других ленинградцев опять же отторгнута местным отделением, хотя мы такую программу ищем и готовы ее профинансировать.
Уровень человечности очень часто стыкуется и с уровнем организационным; как правило, это прямо связанные понятия, своего рода сообщающиеся сосуды. Проблема взаимоотношений с людьми и соседствующими системами — вообще дело чрезвычайно деликатное, требующее четкости позиций, точного знания собственной цели. Вмешиваясь в дела детских домов, школ-интернатов, вспомогательных школ, мы прямо внедряемся в зону действия системы наробраза, что, и вы это хорошо знаете, нервирует лиц, отвечающих за положение дел.
Наш подход к этой части замкнутого детства хорошо известен: добрых, честных, благородных защитников детства мы поддерживаем, высоту их совести утверждаем как критерий истины. Но всяческую недобросовестность, нечистоплотность, насильственность над детьми, а уж тем паче воровство, объедание малых людей, растаскивание имущества, предназначенного для детей, не только осуждаем, но и беспощадно выкорчевываем. Фильм «Хозяйка детского дома», точнее, его название, сыграл не самую лучшую роль в сознании многих взрослых, кому доверили судьбы одиноких детей. Из всего содержания фильма они почему-то вынесли только одно, не лучшее, понятие — «хозяйка», «хозяин», распространив его не столько на имущество, сколько на детские души. Быть хозяином чьей-то души, даже своего собственного ребенка, — может ли быть что-нибудь более зловещее, недоброе и, прежде всего, обреченное! Отвратительно слышать от таких хозяек абсолютно бессомнительные оборотцы, вроде «мои дети», «мой дом». Даже великий Антон Семенович Макаренко никогда не позволял себе подобного — впрочем, потому он и великий. Многие же наши «хозяйки» и «хозяева», особенно из тех, кто безоговорочно — и часто беспринципно — поддерживаются местными наробразами, ведут себя беззастенчиво, считая личной вотчиной и дом, и детскую душу, и сознание ребенка, все решая за него, а часто в разговоре с посторонними, особенно если ребенок застенчив, и выступая за него.
Действия такого рода — педагогическая и человеческая крайность и просто неприличность. «Хозяйствование» такого толка приводит к негативным явлениям тяжелейшего свойства — своего рода мафиозности, сколачиванию взрослых в свои неофициальные компашки, интересы которых становятся ложной самоценностью, попирающей интересы детей, отодвигающей их на подсобную роль. Я говорю об этом вовсе не абстрактно, к сожалению, — результат такой «сплотки» уже ударил по пермскому отделению фонда, несколько деятельных работников которого взялись было за изменение положения в детских домах области, которых и много и дела в которых весьма удручающи. Испугавшись действий, направленных на праведный подрыв их авторитарности, — справедливости ради замечу, что действия эти не всегда отличались тактическим и исполнительским умением, — «хозяйки» и «хозяева» учинили встречный скандал. А далее произошло то, что свидетельствует именно об организационных слабостях фонда. Готовя свою конференцию и состав правления, пермяки напрессовали в него множество руководителей детдомов, то есть тех самых, в деятельность которых позже вынуждены вмешиваться. «Демократическое большинство» оказалось задетым, и оно «демократическим» способом, против которого, увы, в такой ситуации не возразишь, воспротивилось критической работе фонда, публично заявив: «Такой фонд нам не нужен».
Да, этим людям нужен удобный, обслуживающий их «хозяйские» интересы фонд. Но такой фонд не нужен детям и народу. Вот какой печальный организационный опыт мы имеем на одной территории, и я прошу вас, товарищи, все сделать, чтобы не оказаться чьим-то придатком, даже если речь идет о самой высокой инстанции. Мы — общественный фонд, организация, защищающая детей, а не обслуживающая мнимые интересы взрослых, к этим детям приставленных. Детство — для нас категория постоянная и истинная. Взрослые, особенно не самые лучшие, — властное, но преходящее начало, а нам надо уметь выделять нашу подлинную цель.
Примеров похожих, к сожалению, у нас немало. Надо самокритично оглядывать свою деятельность именно с этой точки зрения. А то вот киргизское отделение предлагает средства, которые мы тратим на медицинский десант, передавать на строительство больниц. Даже не углубляясь, можно поставить диагноз: это идея Совмина республики, чисто хозяйственная идея. Ответ один: у Совмина есть плановые, бюджетные средства на строительство больниц, не хватает — просите у Совмина Союза, но тянуть их из Детского фонда, мягко говоря, неэтично. Что же касается отделения фонда, то мой вам совет — оставайтесь фондом, а не филиалом совминовского подразделения, помните, что у нашей помощи детям республики есть гражданское, гуманистическое наполнение, да фонд и не может латать огромные государственные прорехи — мы уже не раз толковали об этом.
Итак, одна из серьезнейших организационных опасностей благотворительного фонда — опасность сращивания с государственными и ведомственными структурами. Каждый день и час надо помнить о собственном лице и именно государственные структуры поворачивать к детству. А то ведь что получается: иное государственное подразделение как было глухо к детским бедам, так и по-прежнему тугоухо, а работу фонда считает своим же благодеянием. Увы, это объятие из тех, что душат всякое неангажированное, общественное дело.
В качестве доброго примера хочу привести белорусское республиканское отделение. В канун пленума мы опубликовали в «Семье» постановление ЦК Компартии и Совмина республики, которое, как нетрудно заметить, всерьез продвигает вперед идеи наших белорусских коллег, создает материальные, республикой обеспеченные условия для защиты детства, конституирует нашу гуманистическую программу.
Аналогичные документы приняты на Украине, в Молдавии, Литве и других республиках. Решения эти благотворны прежде всего тем, что подчеркивают специфичность наших программ, укрепляют их экономически. Эта ситуация, когда не фонд обслуживает государственную структуру, а государство поддерживает фонд, подчеркивает общественный характер его деятельности и свое согласие именно с общественным приоритетом в системе ценностей.
Нет, товарищи, вовсе не случай это — это разночтение, когда в одних случаях употребляется понятие «государственно-общественные усилия», а в других — «общественно-государственные». Разнобой этот — свидетельство борения, перетягивания каната, уровня демократизма мышления. Мы за термин «общественно-государственные программы». Потому что именно общество, именно общественность, а значит, люди, их развернутая, подлинно демократическая энергия должна выйти на передний план, подвигая своей инициативностью государство к решениям, представляющим и защищающим интересы человека, для нас же — ребенка.
Нам надо с вами почаще подниматься над суетой повседневной практики, уметь и учиться осмысливать себя, свое место, свои поступки и решения в системе общественных координат. Означают ли эти мои мысли — отказ от любого сотрудничества? Более вульгарного толкования трудно себе представить, ведь слово «сотрудничество» состоит из двух слов — «со» и «труд», и в этом соединении заключен высокий демократизм соединенных и равных усилий.
Мы не просто должны, но обязаны сотрудничать, стремясь в то же время к содержательной автономии. И здесь я прежде всего имею в виду наше хозяйство. Как вы знаете, Верховный Совет обсуждает сейчас Закон о собственности. В проекте есть понятие — собственность общественных организаций. Так вот, пока у нас нет своей собственности, мы — имя прилагательное. Прилагательные к наробразу, Минздраву, собесу, мы — лататели бесконечных дырок на нашем общественном кафтане. Но становясь собственниками, обзаводясь хозяйством, мы становимся обладателями серьезных нравственных, педагогических, здравоохранительных возможностей, датированных не казной, а народом. Фонд, таким образом, обретает черты имущественной полноценности.
Давайте еще раз осмыслим: эта собственность должна быть двоякого рода — затратная (санатории, поликлиники, совместный с Академией меднаук институт детской онкологии, семейные детские дома, многие местные центры) и производительная.
Сегодня в полный рост встает наш внутренний девиз: заработать, чтобы вновь заработать. Мы не имеем права тратить народные деньги на строительство своих предприятий, надо учиться творчеству в сфере экономической, уметь маневрировать и создавать — только очень обдуманно — свои производства, с одной стороны, адресованные детству, с другой, — приносящие прибыли фонду, которые вновь будут адресованы детству.
Первый такой проект был осуществлен два года назад, — это наша газета «Семья», которая к 1 октября стала абсолютным чемпионом страны по темпам роста подписки — 246 процентов, собрав 3 млн 530 тыс. подписчиков.
Это безусловный успех редакции, и главного редактора, и идей нашего фонда.
Вторая программа. С нового года начнут выходить два наших журнала: «Трамвай» — для учеников начальной школы и «Мы» — для подростков. Третье — издательство Детского фонда «Дом»: первые шесть книг для детей и для родителей уже находятся в типографиях.
Перерабатывается еще целый ряд крупных проектов. Хочу заметить: экономическое творчество — единственный путь к самофинансированию и самоокупаемости на всех этапах нашей работы. Маленький пример: кооперативы, созданные центральным правлением, отчислили нам за 9 месяцев этого года 168 796 рублей, а содержание штатных работников центрального аппарата обошлось в 155 197 рублей. Вот вам ответ — стоит ли заниматься экономикой. Да у нас просто иного выхода нет, надо только научиться этой работе. И это тоже важнейшая часть нашего организационного труда. При этом будем предельно бдительны. Сейчас много поднялось пены в обществе, много плохо или тщательно загримированных проходимцев или просто наивных неумех. У центрального правления, увы, есть уже печальный опыт контактов с такими людьми — будем же нетрусливо осторожны в такого рода деятельности, ибо авторитет фонда цены не имеет.
Как вы заметили, я говорил только об организационном укреплении фонда и пытался обозначить опасности, которые нас ожидают или с которыми мы уже столкнулись.
Все вроде — за упокой, за упокой, когда же за здравие? Надеюсь, вы меня понимаете и разделяете мою озабоченность. К серьезнейшим недостаткам нашей — центрального правления — работы отношу безынициативность в организации постоянных встреч, семинаров, контактов. Надо чаще встречаться, смотреть в глаза друг другу, лучше знать каждому каждого.