Мы договорились с ним встретиться в кафе у метро. Тут всегда шумно, музыка, бурлит жизнь. И внутренне я даже обрадовалась, потому что разговор предстоял тяжелый. За окном хмурилось небо, народ торопился успеть после работы по своим делам. Дмитрий Альбертович не спешил никуда — он словно вернулся из другого измерения. Камуфляжная куртка, значок с символом Z на лацкане, в руке мобильный телефон, а в нем фото и видео — сотни свидетельств совсем другой жизни. Каждое видео — фрагмент душераздирающего бытия, такого далекого от нас в мирной Москве. «Вот я, взрослый мужик, не мог сдержать слез, плакал...» — начинает свой рассказ Дмитрий. И страшный калейдоскоп из встреч, разлук, оброненных случайных и неслучайных фраз встает перед глазами.
«Прямо перед Мариуполем есть небольшой поселок Виноградный. Там был малюсенький медсанбат — сельская больничка и два замудоханных пожилых врача, которые задыхались от потока раненых. Молодая женщина лежала на носилках вся грязная, ей 21 год, рядом годовалый ребеночек. Вышла за водой — и разрыв мины, осколок попал в позвоночник, и из ноги кусок вырван...
...В первый раз через границу мы заезжали с колонной МЧС. Едем по Ростовской области — все чистенько, везде мир, благодушие, тишина. Картина резко меняется в приграничной зоне. Здесь стоят палатки МЧС, люди с тюками, чай разливают бесплатно. Бесхозное кафе, где волонтеры раздают гуманитарную помощь. Туалет, в котором давным-давно нет воды, потому что воды нет нигде. В воздухе напряжение — такое ощущение, что сжимается невидимая пружина. А как только переходишь границу, видишь вереницу встречных машин, растягивающуюся на километры и километры — до самого горизонта. И все они на въезд в Россию. Машины наполнены людьми, скарбом, везде белые ленты, надписи: «Дети», «Люди».
Встречаем как-то на этой дороге стариков, мужа с женой, которые идут в обратном направлении. Недоумеваю: «Вы куда?» А они мне: «Узнали, что наш дом не разбомбили. Надо возвращаться. Будем как-то жить». И вот они с сумкой на колесиках уходят в ту сторону, откуда все уезжают.
...Вы знаете, сколько мне приходило на телефон просьб перед очередной поездкой в Мариуполь: «Поезжай на такую-то улицу, посмотри, у меня там мать, бабушка, поищи ради Бога!» Связи-то нет. Телефоны не работают. В пунктах временного размещения сотни объявлений о поиске пропавших. Тысячи людей оторваны друг от друга, разлучены, и кто-то — навсегда.
...В городе, где грохочет и дымится буквально каждый квартал, мы встретили мальчишку лет шести с белой повязкой на руке. Довольный такой! Говорит: «У нас все хорошо. Только одно стекло разбило, зато папа с мамой рядом». А в соседнем квартале идет бой, трупы лежат на улице...»
Я слушаю все это и пытаюсь представить то, что Дмитрий Лиханов совсем недавно видел и слышал. Но как, скажите, все это можно представить?
— Дмитрий, вам после возвращения кошмары не снились?
— Да, первое время все это не уходит от тебя ни днем, ни ночью, потом понемногу отпускает, но постоянно возвращается. Слишком уж разителен контраст. Пересекая границу, ты просто физически попадаешь в другую реальность: птицы поют, яблони цветут, а вокруг разруха, руины, 70% Мариуполя разрушено. Люди выходят из подвалов словно живые мертвецы — два месяца без воды, еды, средств к существованию, без человеческого света, в постоянном ожидании конца...
— Многим удалось помочь? Что вы везли с собой?
— Вопросами помощи детям, попавшим в зону военных действий, наш Фонд стал заниматься в конце февраля, сразу после начала операции, когда пошли первые беженцы. Посовещавшись, мы взяли под контроль граничащие с Украиной регионы России — Белгородскую, Ростовскую, Курскую, Брянскую, Воронежскую области. Решили, что будем помогать прежде всего ребятам из эвакуированных детских домов. Они на нашу землю выбирались, но официально здесь, на территории России, не числились. Поэтому мы оформляли на воспитателей опеку на этих детей. Скольким удалось помочь, точно не скажу — порядка 1200 человек в разных регионах.
Собрать гуманитарную помощь, «гумку», как ее там называют, в общем-то, не так сложно. Многие откликнулись — и люди, и организации, хотя некоторые компании с западным капиталом, раньше Детскому фонду помогавшие, стали категорично отказывать в помощи: не дадим — и все тут! Почему? Ведь речь идет о пострадавших, обездоленных детях, ни в чем не провинившихся перед этим миром! Но кого и в чем сегодня можно убедить? А везли мы вначале бутилированную воду — это большая ценность, детское питание, постельное белье, предметы первой необходимости. И, конечно, сладости — им дети всегда и везде рады.
— Как добирались? Это же, наверное, большая проблема?
— Я позвонил генералу Михаилу Мизинцеву, начальнику Национального центра управления обороной РФ. Говорю: «Наш фонд возил в Южную Осетию гуманитарную помощь следующим образом: грузили КамАЗы, заезжали прямо на борт транспортного самолета на Чкаловском и летели». Он говорит: «Проблем не вижу». Дал телефон заместителя, началась работа. Первый раз мы приехали к Мариуполю 4 апреля, объехали пригороды, прежде всего пункты временного размещения. Второй раз были там 28 и 29 апреля, когда военная обстановка изменилась и можно было более или менее безопасно проехать в сам Мариуполь. Здесь мы дошли практически до «Азовстали», куда гуманитарный груз еще не возила ни одна благотворительная организация.
— А кто вам помогал на месте?
— О, это отдельная история. Первый раз через границу заезжали с МЧС. Разгружались вместе с фондом Ахмата Кадырова, они гнали свои фуры прямо из Чечни — брендированные, с фотографией старшего Кадырова. И в это время подходит к нам мужик в военной форме с автоматом, спрашивает: «Кто такие?» Говорим: «Привезли гуманитарную помощь». Оказалось, сам он русский из Челябинска, 52 года, профессиональный военный, теперь пенсионер, прошел две чеченские войны, в Афганистане был уже на выходе. У него 13 детей, тут же уточняет, что от трех жен. Сын служил контрактником, а в марте пропал. Отец рванул на поиски и нашел его в госпитале. Ну и остался. Сейчас приписан к 9-й гвардейской штурмовой бригаде морской пехоты. Занимается тем, что обследует подвалы, находит детей и отвозит их в безопасное место. С родителями, если они есть, или одних. По его словам, вывел на свет три сотни детей. И позывной у него соответствующий — Ангел. А настоящее имя у него Юрий Гагарин.
— Да уж, колоритный образ, ничего не скажешь...
— Есть такое выражение: «псы войны». Вот Ангел как раз из них. Он, с одной стороны, вытаскивает несчастных детей из подвалов, а с другой — гасит огневые точки снайперов. В один день может спасти чью-то жизнь, а чью-то забрать. Это и есть война.
— Как вы думаете, почему жители вовремя не эвакуировались? Глядишь, удалось бы избежать многих человеческих трагедий.
— Со слов большинства переживших весь этот кошмар я это так понимаю: когда 24 февраля все началось, никто не поверил, что это надолго. Еще неделю люди были в прострации, надеялись: ну сейчас все закончится. А оно все не кончается. Те, кто успел эвакуироваться, разделялись по простому принципу: на восток ехали те, у кого родственники в России, а на север — те, у кого там близкие. Кто-то дом не хотел бросать, вещи пытался сохранить и потому остался. А вскоре и армия украинская перестала выпускать из города людей — и они залезли под землю, стали выживать.
— Когда смотришь новостные сюжеты из этих освобожденных территорий, больше всего поражает разруха и нищета — будто произошел разлом во времени.
— А меня особенно поразило, как люди рассказывали о своей беде. Мы встречали женщин, у которых были убиты мужья. Они молодые, едва за двадцать, и слез у них уже нет. Спрашиваем: «Где супруг?», а она так буднично отвечает: «Под окнами, мы его прикопали». Выяснилось: вышел муж во двор, прилетело откуда-то, всю нижнюю часть оторвало, умер мгновенно. Через день, говорит, приезжают молодцы и предлагают похоронить: в общей могиле — за 2 тысячи, в отдельной — за 15 тысяч. А откуда у нее такие деньги? И вот с 4 марта то, что от него осталось, лежит под окнами ее дома, а она мимо гуляет с ребенком в коляске.
У другой муж ушел две недели назад с собакой гулять и пропал. Ей сказали, что вчера недалеко закопали шесть трупов. И она отправляется туда проверить, хочет сама раскопать могилу и удостовериться, что муж ее там. Попросила подвезти ее до нужного места. Мы поехали и случайно заехали на заминированную улицу прямо перед «Азовсталью». Чудом все обошлось.
В общем, это такая густая концентрация человеческих трагедий, что даже смерть становится частью обыденного бытия.
— Интернет наводнен фейками о происходящем. Скажите, как к вам местные относились?
— Я не люблю слово «фейк». Есть другие слова, куда точнее и понятнее — к примеру, «ложь» или «пропаганда». А по поводу отношения к нам... Мы ходили без оружия, и в принципе любой из них мог мне сказать в глаза: «Сволочи, что же вы сделали с нашей жизнью!» Но мы ни разу такого не слышали. Объятий нет, но и ненависти тоже. Все чувства заменяет смертельная усталость. Запомнился рассказ одной женщины, как приходили наши бойцы, среди них были чеченцы. Она первый раз их увидела в здешних краях. Говорит: «Какие хорошие ребята!» У нее двое детей, так они из мешка весь свой сухпай вытряхнули — все, что было, отдали и ушли дальше воевать.
— Когда вы приезжали в конце апреля, в городе, наверное, уже жизнь теплилась?
— Да, люди выходили уже без боязни из домов, шли в центры, где раздавали «гумку». Но мы понимаем, что до мира, до нормальной жизни еще далеко. Только сегодня я разговаривал с мэром Мариуполя Константином Иващенко, обсуждали технические моменты. Готовим отряд студентов-шестикурсников и преподавателей — специалистов по экстремальной психологии. Договорились на сей счет с деканом факультета психологии МГУ Юрием Зинченко. В Мариуполе есть пункт временного проживания «Эпицентр», там сейчас спасаются 1923 ребенка, от 3 до 16 лет. Открылись три школы, в каждой по 400-500 школьников. Все они пережили бомбежки, потерю близких, голод. Все нуждаются в экстренной психологической помощи. Да и взрослым она нужна. Мы это теперь точно знаем.
— Как вы видите жизнь этих людей, с которыми вас свела судьба нынешней весной, скажем, через 5-10 лет? И нашу собственную жизнь?
— Я сам задавал этот вопрос людям, которые уехали, бежали, потеряв все, или чудом пережили эту весну в Мариуполе. Вы знаете, сегодня никто не загадывает так далеко. Ощущение такое, что многие разучились строить серьезные планы. Это объяснимо: человек вдруг осознает, что от него самого ничего не зависит. Ну или почти ничего.
Ну а про нас... Я думаю, либо у нас будет совершенно другая страна, либо ее вообще не будет. То, что сейчас происходит вокруг, это не просто очередной зигзаг истории, это тектонические сдвиги. Так, как было раньше, уже не будет. И пришло время смены парадигмы развития страны. Надо понять, в какой стране мы живем, какое общество созидаем. За потоками слов с высоких трибун и с экрана этого пока не слышно и не видно. Но ясность нужна — для многих сегодня она нужнее «гумки»!
P.S. Дмитрий Лиханов ушел, а я сидела, оглушенная. Во время нашего разговора пошел дождь. Капли его струились по стеклу, оставляя следы — будто слезы на щеке.
Опубликовано: Газета "Труд", беседовала Ольга Щербакова.