Много, очень много существует в миру разных образовательных теорий и практик. Они борются, отстаивают свои взгляды, имеют право на существование, и все сходятся в одном – их успех зависим от личности учителя.
Позвольте, я просто расскажу об одной такой личности – о моей учительнице Аполлинарии Николаевне Тепляшиной. Она прожила 96 лет, из них 70 лет отдала школе. Перед революцией закончила Вятское учительское училище и преподавала в начальной церковно-приходской школе при Храме Иоанна Предтечи в Вятке. Уже в ту, еще молодую свою пору, она славилась своей верностью детству, учительству и пользовалась таким безупречным авторитетом, что жители соседних кварталов, а среди них было немало подросших её учеников, просили учительницу стать крёстной матерью их детей.
Когда она шла после уроков домой, с ней здоровались буквально все подряд, она часто останавливалась, кого-то о чем-то спрашивая, чего-то кому-то наказывая.
Хочу заметить, на дворе уже буйствовала атеистическая власть. В Вятке, городе старом и богомольном, сверкавшим сотнями куполов, новые посланники из центра горячились особенно рьяно – взорвали к примеру Александро-Невский собор, построенный по проекту несчастного Александра Витберга, автора первого, как известно, но неосуществленного проекта Храма Христа Спасителя в Москве на Воробьевых горах. Закрыли и храм Иоанна Предтечи, устроив там планетарий.
Но школа осталась. Вместе со своими учительницами. Вместе с Аполлинарией Николаевной. Рядом со множеством ее бывших учеников и её крестников.
Порушенный и разоренный храм, пожалуй, можно сравнить со спиленным, сломленным деревом. Печальная данность. Но у дерева есть корни. Не выбираясь наверх, в невидимом взору пространстве, они могут и отмереть, но могут и жить, выпуская новые ростки. Продолжая дело, если и не прямо церковное, то безусловно духовное, христианское, божеское.
В ту детскую пору, - что вполне естественно, да и во взрослые мои времена, - мы с Аполлинарией Николаевной никогда деликатно не касались ее веры. Положение бывшего учителя церковно-приходской школы было весьма непростое. За учительством приглядывали, педагогу зайти в Храм значило лишиться работы, иконки хранились тайно. Но суть сохранялась, и в этом я вижу не лукавство, не прислуживание переменам, не отступничество, а истинное служение собственным взглядам, которые не отделялись от духовных убеждений.
Православный дух, наверное, можно сравнить с полем, где все сущее: и пашня, приносящая зерно, хлеб наш насущный, и цветущие долины, полные цветов, которыми ликует красота. Тут и детство, играющее в этом поле, но требующее своего научителя и блюстителя. Служение детству и его спасение – подчеркну особенно это слово – не Божье ли это поручение? И ведь исполнять его надобно в любые, в самые изгнаннические времена, чего бы ни случалось с этим нашим полем.
Я учился у Аполлинарии Николаевны в годы войны. Школа работала в три смены. Первая начиналась в 8 утра, в кромешной тьме, потому что электроэнергию использовали оборонные заводы. В сумках мы носили чернильницы-непроливайки и самодельные светильники – от подсвечников, но это было редкое удовольствие, до керосиновых коптилок.
Урок начинался двумя действиями сразу: кто-то отвечал у доски, но учительница не просто слушала. Она шла между рядами в сопровождении дежурного, который держал кружку. В одной руке у учительницы была серебряная ложечка, которую она всякий раз ополаскивала, а в другой – коричневую коробочку с витамином «С» - витамин этот продавался в аптеке без карточек. Каждый получал витаминку прямо в рот с ложечки, и должен был шарик этот обязательно раскусить. Когда аптечные витамины заканчивались, Аполлинария Николаевна выходила вместе с нами во двор, и самые ловкие лазали на невысокие вятские сосенки, чтобы надрать хвои. Хвою заваривали и учительница прямо из своих рук заставляла выпить хотя бы по полкружечки этого горького отвара. И так каждое утро, каждую зиму, всю войну.
Она спасала и спасла нас от цинги.
Немаловажная деталь. Сразу после войны наша учительница получила орден Ленина. Сталин давал учителям такие награды за выслугу лет. И это был ее второй орден Ленина. А их давали самым лучшим за 20 лет службы. К наградам полагались деньги. Так вот именно на эти самые деньги учительница покупала для нас витамин в аптеке, добавляя, когда они кончались, из своей зарплаты.
У нашей Аполлинарии Николаевны не было своей семьи и, мне кажется, что она безмолвно приняла на себя долг гражданского монашества. Она не торопилась уходить из школы домой. Она не ставила двоек, а только точку в журнале. Когда она видела, что кто-то что-то не понимает, она ставила эту точку в журнале, после занятий уводила таких ребят в учительскую и там разбиралась с каждым из нас отдельно. Вытаскивала нас, если надо, за уши - поштучно. Никто и ни разу не получил ни единой двойки за все годы ученья у нее.
Повторюсь: шла война. В семьи ее учеников приносили похоронки, и учительница приняла на свою душу и на свои плечи тягостную утешительскую обязанность. Уже много позже я узнал, что почтальонша тех кварталов была ее ученицей. Понимая, кому несет похоронку и сил на то не имея, она шла к учительнице и потом обе уже двигались к горькому крыльцу.
Одно время я сидел за одной партой с Вовкой Мошкиным. Его старший брат, тоже бывший ее ученик, погиб, а у матери их, опять же бывшей ученицы и крестницы, было больное сердце. Почтальонша пришла с похоронкой к учительнице. И та приняла грех на душу, забрала бумажку себе, наказав помалкивать.
После уроков, и я это видел своими глазами, заглядывая к Вовке, учительница наша сидела в их доме. О чем-то они говорили с больной женщиной, потом уж мы поняли, что наставница готовила мать принять беду.
Похоронку отдала не скоро, много незримых нам душевных сил потратив на то, чтобы спасти мать и не убить ее горем. Но кто узнает о собственном сердце учителя?
Аполлинария Николаевна в годы, когда нельзя было достать обыкновенную тетрадку, где-то их раздобывала, похоже, на рынке за свою зарплату, и учила нас чистописанию. По остальным предметам у большинства из нас были тетради, сшитые из газет, и писали мы прямо по печатным словам. С детства знали правило- если в газете портреты вождей, лучше к ним не прикасаться.
Она впервые привела весь свой класс – а нас было 30 душ! – в детскую библиотеку. Потом мы на уроках рассказывали ей прилюдно, кто и что прочитал, и почему это понравилось.
Странно, я не помню из тех лет ни одного, так сказать, политизированного сочинения. «Железную дорогу» Некрасова помню, «Сказки» Пушкина, конечно, лермонтовский кремнистый путь при свете луны – тоже из начальной школы. Получалось, учительница оберегала нас духовно. Если хотите, ограждала даже от того, что было тогда желательно – но обходимо. Вот она и обходила.
Оценивая жизнь и духовный подвиг своей учительницы, я рассматриваю ее опыт прежде всего как веру в потаении, сохранение убеждений в предложенных обстоятельствах, где опорой для нее было бедствие – война, угроза детству, его нездоровье, голод. Их разрушительные начала своим опекунством, заботничеством, самоотречением она переплавляла в реальную спасительность, выживание, защиту.
Ее пример свидетельствует, на мой взгляд, такому посылу: восклицание, воззвание и даже убеждение ничто перед тихой, но неустанной милостью, добротой, овеществленной неустанными поступками, творящимися один за другим, нестяжательством, негромким благодеянием, невозглашенным спасительством.
Все что есть волшебство истинного учительствования, наверное, сразу и не перечесть. Для меня ясно, что знание педагога, его профессионализм необходимы, важны, но не они есть высшее достижение и истина. Незадолго перед уходом своей учительницы, я побывал у нее. Похоже, по какому-то знаку, когда я вошел в подъезд, погас свет. И я будто вновь очутился в военном классе, увидев лицо своей милой наставницы, освещенное свечкой. Среди прочего, она сказала о себе может, самое главное. «Ты знаешь, я часто просыпаюсь по ночам от страха: звенит звонок на урок, а я не успела проверить ваши тетрадки». Напомню, ей в этот миг 96 лет. Дорогой моей учительнице я посвятил повесть, которую так и назвал – «Крёсна», в ее честь я, вместе с властями Кирова и Кировской области, учредил премию ее имени для учителей начальной школы с вручением Золотого нагрудного знака, где отчеканен ее лик, денежной помощи, а, главное, ее большого портрета, который лауреат должен вывесить в классе, где он учительствует. Глубоко уверен – и призываю к этому – такие награды можно – и нужно! - учредить в каждом регионе. Ведь вера в лучшие начала человека, духовность в высоком смысле слова сохранились благодаря в том числе таким учителям.
Истина в подлинности отношения, неотвержения самого трудного дитяти, и самого тяжкого положения, неустанное практическое спасительство. Это все нравственные качества, которым не обучишь. Их не выявить никакими методиками. Они в таинстве сознания и сердца и сами по себе – зеркало внутренней правды.
Увы, методов проявления этих начал сегодня совершенно нет. С будущим учителем речей на темы его нравственной сущности никто – или почти никто – не ведет, да и не сможет повести. Никто, кроме церкви и веры в высоком понимании этих смыслов.
В силу избранного мною служения я вижу много взрослых, в том числе педагогов, оказавшихся перед лицом сиротства, тяжелой детской инвалидности, детской преступности. Увы, слишком часто работа с такими детьми ограничивается рамками исполнения служебных функций, в то время как требуются иные качества, духовные. Где их взять? На чем они могут взойти? По-моему, только на вере и любви - при том, глубоких и искренних.
И здесь громко вопиет разрыв между церковью и государством. Государство не может, церковь не допущена. Когда входишь в многолюдную палату, где лежат брошенные родителями глубоко имбицильные дети – в коростах, в грязи, в испражнениях, видишь их безумно удивленные глаза или слышишь их бессмысленно-отчаянный вопль, поневоле спрашиваешь: что с этим способно справиться?
Вновь, и не первый раз повторяю: только монашество, особо и специально подготовленное сестричество, к которым может присоединиться и часть светского мира, но специально переобученного – учителя, врачи, медицинские сестры специальной квалификации.
И здесь я вижу уже замечательный пример. Отец Анатолий (Берестов), доктор медицинских наук, детский невролог высочайшего класса, возглавил душепопечительский центр Крутицкого патриаршьего подворья. Соединяя веру с новейшими врачебными технологиями, он успешно помогает молодым людям, которые находятся в наркотической, алкогольной и сектантской зависимости.
Можно сказать, моей учительнице было легче: она спасала обычных детей. Это так. Но она спасала.
Я рассказал о ней потому, что опыт спасительности сегодня, когда так много сил кладется на людское разобщение, необходим, может быть, как никогда. Мы живем в эпоху, когда собирательство внутренних, духовных сил нации необходимо на буквально клеточном уровне. Только тесно примыкая друг к другу, состыковываясь не в отрицании, а в созидании, в естественном соединении сил не внешних, а глубоко в нас спрятанных, мы можем возродиться как единый народ, умеющий помочь себе сам своими духовными и душевными ресурсами.
Ждать помощи не от кого.
29 января 2008 г.
Государственный Кремлевский Дворец
Комментариев: 0
Оставить комментарий