ВЕЧНАЯ ТРЕВОГА

Это действительно вечная тревога — о детях, о своих собственных, вполне благополучных, и, конечно, о детях чужих, посторонних, некровных. Правда, второе в нашем обществе чаще всего носит умозрительный характер. Мы видим чужую беду, мы хорошо знаем о ней, мы умеем даже обобщать, особенно в житейских разговорах на кухне. Однако такого рода беспокойство чаще всего ничего не преследует, кроме, может быть, самого разлюбимого: попенять властям.
Однако власти, какими бы они ни были, даже самые могущественные и богатые (имею в виду бюджет), не способны, да и не должны исполнять родительские функции, тревожиться за детей так, как должны тревожиться родители.
Увы, жизнь нашей державы в достаточно длительной ретроспективе, а не только в пространстве последних, скажем, 20 лет, это — порушение русской национальной традиции, по которой для и за детей отдавали последнее, даже жизнь.
Взаимосвязь «родители-дети» слабела и слабеет по разным причинам. Раньше, в годы советской власти, она слабела из-за слишком уж развившегося иждивенчества. В обществе тогда укрепилась более чем неоправданная мысль — государство отвечает за все. Оно и отвечало. Но за одно ответить никак не могло — за любовь старших к младшим и, наоборот, — за чувство уважения малых к старым, что, конечно же, формируется в семье. Об установлении семейных традиций, точнее, об их укреплении — ведь семейные-то традиции складывались — и сложились! — веками. Пренебрежение младших к старшим формируется в условиях многосложных. Особенно личным обликом старших, их все чаще случающейся неадекватностью жизни, вызванной, прежде всего, слабостью духа, крепко разлившейся по Руси пьянкой — как заставишь маленького человека зауважать своего вечно пьяного папаню, утратившего не только достоинство, профессию, но и просто человечий лик. Еще в советские времена началось социальное расслоение, правда, не так заметное, как сейчас, но создавшее для нынешних крайних переломов моральные предпосылки еще в ту пору.
Есть старинная русская поговорка: «Как аукнется, так и откликнется». Оно и аукнулось, и откликнулось. Распад нарастал год от года, но главное — он разлагал семью и внутрисемейные отношения, в том числе ответственность старших за младших.
Прошлая социальная система, тем не менее, многое сдерживала, притормаживала. Однако новая раскрепостила, мягко выражаясь, абсолютно все. Такого безумства, как сейчас, Россия не помнит, и да простят меня за этот возглас все ветви власти — до единой. Если за один только 2004 г. родители бросили (или у них отняли по суду) 132 тысячи детей, а с 1998 по 2004 г. число этих отнятых составило 1 миллион 611 тысяч, то это не есть свидетельство отдельных недостатков, а истинный, далеко зашедший порок нашего общественного устройства. Родители не несут ответственности за детей. Многие из них сломаны до такой степени в профессиональном, социальном, духовном смысле, что бросить в никуда одного, двух, даже шестерых ребятишек для них вовсе никакая не трагедия.
Я сделал столь пространное отступление, чтобы мотивировать главную причину, по которой в еще 1987 г. возник Советский детский фонд, основательно поддержанный тогдашней властью, — теперь Российский детский фонд и Международная ассоциация детских фондов, в которую входят детские фонды всех бывших союзных республик, а также финская общественная организация «Все дети наши».
Меня часто спрашивают: неужели вы предвидели все, что случится? Отвечаю откровенно: ничего я не предвидел. Просто знал, был в этом уверен тогда и сейчас — ни одно, даже самое могущественное государство не может принять на себя всю ответственность за детей. Вообще дети — это принадлежность семьи, а семья, как учит нас социология, ячейка общества, а уж общество — сиречь основа государства. Так что речь может идти об особой государственной заинтересованности в детях. Сегодня модно слово инвестиции, то есть вложения во что-то. В нефть, газ, в нефтеперерабатывающие заводы, в транспорт и т.д. Однако самой продуктивной инвестицией нужно признать вложения в детей. Оттого, какими взрослыми станут дети, насколько они будут воспитанны, нравственны, профессиональны, коммуникабельны и, в конце концов, образованны, настолько преуспеет наше государство.
Сейчас госсистема с увлечением работает над реализацией национальных проектов «Образование», «Здравоохранение», «Доступное жилье» и т.п. И это справедливо. Не зря ведь по Конституции мы называемся социальным государством. Хочется полагать, правда, что эта важная деятельность обойдется без нашего вечного российского политеса, без желания услужить верхним. Не хочется верить, что практика их осуществления вновь и вновь пренебрегает интересами тех, ради кого и придуманы эти национальные проекты.
Ну, в частности, меня очень тревожит замысел скороспешно раздать гражданам детей из казенных сиротских заведений. Говорю об этом с глубокой тревогой потому, прежде всего, что именно Детский фонд, вначале Советский, а потом Российский, еще в 1988 г. создал систему так называемых семейных детских домов, когда отец и мать, имеющие своих детей, принимали к себе не менее пятерых ребят из сиротских заведений. Позже, в 1996 г., при создании системы приемных семей многие из наших семейных детских домов были опрокинуты в эту массу. Однако приемная семья — это семья, которая приняла под опеку и попечительство всего одного ребенка. Честь ей, конечно, и хвала за такое решение, но согласитесь, даже и благородный, но всего лишь поступок несравним с самоотверженностью и серьезностью семей, которые берут пятерых ребят. А если десятерых? А если пятнадцать?
Семью Татьяны Васильевны и Михаила В асильевича Сорокиных из Ростовской области «прошло», поднявшись на крыло, 39 ребятишек, за что они в ряду своих коллег удостоены премии Президента России в области образования.
Казалось бы, честь и хвала таким гражданам. Это истинные патриоты. Для них чужой беды не бывает. Эти люди готовы свою жизнь положить ради детей. Однако семейный детский дом капризно не признаваем государством. А семье такой и нужно-то, чтобы труд родительский признавался элементарной работой воспитателя государственного детского дома, чтобы они получали за эту свою деятельность зарплату, больничные, отпускные, стаж, а если нужно, педагогический стаж. Можно это сделать свободно? Оказалось, можно в 1988 г., но с 1996 г. — нельзя.
Есть в этом учет государственной потребности? Совершенно нет. Кто достойно государству служит, так это вот такие люди.
Семейных детских домов в России было 368. Многие из них превращены в приемные семьи. А это ущемление интересов взрослых, прежде всего. Однако чиновникам из Минобрнауки, да и депутатам Госдумы эти их избиратели как-то малоинтересны. Некогда врубиться поглубже, некогда даже взглянуть на результаты 19-летнего опыта Детского фонда.
А он, этот опыт, между прочим, утверждает: из 2700 детей половина уже поднялась, получила образование, состоялась профессионально и социально. Нет человеческого «отхода» государственного сиротского заведения, выпускники которого на 80–90% погибают впрямую, спиваются, становятся алкоголиками, наркоманами, преступниками, а то и просто самоубийцами. Все воспитанники домашние, то есть семейных детских домов, состоялись, встали на ноги, спасены, освобождены от позорных педагогических диагнозов вроде олигофрен или олигофрен в стадии дебильности.
Словом, истинно инновационный социальный и педагогический проект, уже осуществленный, но так и не признаваемый государством.
Теперь вроде Госдума предлагает новые поправки к законам, предоставляет региональной законодательной власти самой принять решение об иных формах семейного устройства детей. Но прибавится ли число семейных детских домов и не угробят ли оставшиеся, в том у меня уверенности нет. Ибо 19 лет их практической жизни — это 19 лет страданий, чему и посвящена книга исповедей родителей-воспитателей семейных детских домов, которую мы назвали «Книга доброты».
У Российского детского фонда много медико-социальных программ. Это и «Глухие дети», и «Детский диабет», и «Детский церебральный паралич». У нас есть программы, которые могут быть посвящены одной отдельно взятой семье, и есть программы поистине общероссийские, всеобъемлющие. Из таких последних программа «Глухие дети», по которой почти 20 тысяч глухих детей, воспитуемых в специальных школах-интернатах, бесплатно получили слуховые аппараты, а сами эти интернаты — некоторая часть из них — оснащены самым современным датским оборудованием.
Программы же, посвященные одной семье, например, такие.
Многие уже, наверное, и забыли о трагическом сахалинском землетрясении. Могилы погибших могут порасти травой, а забвение в сердце близких не приходит.
Повариха по профессии Марина Минина в том землетрясении потеряла, может быть, даже больше, чем жизнь: отца, мать, брата, сестру и всех четверых собственных детей. Ее прижало бетонной плитой перекрытия, и единственный оставшийся в живых ее муж едва нашел ее. Марину Минину повезли в Хабаровск и ампутировали обе ноги. Там же дали однокомнатную квартиру. И, как у нас водится, они остались вдвоем с одной непреходящей болью. Волшебства не последовало: они стали спиваться. Когда дело дошло уже до крайней черты, Марина сказала мужу великое, истинно женское: нас могут спасти только новые наши дети. Они родили сначала одного ребенка, потом второго. И в самом деле, их новые дети их уберегли.
Так вот наша «программа Мининой» предполагает выплату двум новым ребятишкам ежемесячной стипендии Детского фонда по тысяче рублей — до их 18-летия. Мы добились, что Марина награждена орденом Дружбы, получила государственное признание, а Патриарх Московский и всея Руси Алексий II благословил ее награждение орденом Благоверного царевича Димитрия «За дела милосердия». Вот уж истинное милосердие, которое и взрослых спасло, и детям позволило сыграть некую удивительно спасительную роль в отношении своих родителей.
У Российского детского фонда и всех его отделений есть обязательная программа — «Скорая социальная помощь». Это означает, что мы должны помочь каждому ребенку, который обращается к нам за помощью. Скажу прямо: тяжелый груз. Голодных мы стараемся накормить, разутых обуть. Мы вовсе не стремимся к тому, чтобы стать всеобщими благодетелями. Это не под силу никому, даже нашему небедному государству. Ресурсы для такой работы весьма ограничены. Существующее законодательство не освобождает от налога наших доноров, это несправедливо. Ведь именно таким образом общество «укорочено» в помощи самому же себе, и жаль, что государство препятствует такому простому и ясному делу. И это при громких разговорах об обществе гражданском.
Вообще наше законодательство никак не поощряет неправительственные организации, помогающие сирым и убогим, и прежде всего нуждающимся детям. Если помощь Детского фонда страждущему ребенку превышает 2 тысячи рублей, и этот ребенок не инвалид, не жертва Беслана или не дитя Чечни, мы вынуждены вычитать из этой помощи подоходный налог в размере 13%. Законодательство, таким образом, предлагает нам взаимоотношения работника и работодателя. Но может ли быть ребенок, которому помогают, работником, а фонд, который хоть как-то помогает, работодателем?
Кстати, уж если разговор зашел об этом, коли государственный бюджет позволяет оказывать солидную помощь партиям, то почему же он не позволяет не случайно, не частично, не избирательно, не через Общественную палату, а системно выделять значительные средства на оказание помощи, — в нашем случае, детям, — федеральным общественным организациям. Боятся? Но чего? Мы над каждым рублем, полученным от донора или спонсора, просто трясемся, на каждую сотню рублей принимаем специальное коллегиальное решение, публикуем ежегодно толстый отчет об израсходованных средствах. За 2005 г., включая 73 наши отделения, оказали помощь детям на 7,5 миллиона долларов, без всякой, заметьте, подмоги государства. И нас же за это облагают налогом. Может ли быть такое решение разумным?
Я завершаю это выступление перед «нашей властью» без всякого энтузиазма. Норовя быстро использовать бюджетные ресурсы на национальные проекты, государственные детские дома стараются закрыть слишком поспешно и массово. Столь же торопливо прикрывают малокомплектные сельские школы, опять рассуждая про деньги, мол, целая деревенская школа, где мало учеников, стоит дороже одного полнокомплектного класса в большой школе, забыв о том, что на автобусах собрать деревенских детей не всегда можно, дороги нет, что запчастей очень часто не хватает и денег на бензин недостанет. И ребята останутся ночевать в интернате, то есть вновь окажутся в состоянии если не полных, то полусирот.
Несмотря на громкие речи о гражданском обществе, у государственных чиновников разных мастей почти совсем не осталось вкуса и желания советоваться и общаться с профессионально подготовленными, имеющими многолетний опыт не разговоров, а реальных дел общественными структурами, как, например, Российский детски фонд.
Как бы это переменить? Как бы добиться того, чтобы слышимость в государстве была двусторонней: не только сверху вниз, но и снизу вверх?