Добросердие — Беседа Альберта Лиханова с семьёй Сорокиных

Альберт Лиханов: Есть герои-люди, но есть еще и геройские семьи. Вот такая уникальная, удивительная семья Сорокиных, Татьяны Васильевны и Михаила Васильевича ЖИВЕТ И ТРУДИТСЯ В Ростовской области. И, прежде чем представить их, я бы хотел сказать о том, что они являются лидерами интересного и важного гражданского движения, которое, к сожалению, не очень известно в нашей стране, движение это называется «Семейные детские дома», и придумано оно было в 88-м году Детским фондом. Так что еще немножко, и этому движению, как и всему Детскому Фонду, исполнится двадцать лет.

Что такое семейный детский дом? Это родители, имеющие своих детей, которые принимают очень непростое решение и приглашают под кров свой еще не меньше пятерых ребят-сирот.

Статистика почти двадцатилетней истории такова – из 3037 ребятишек, взятых из домов ребенка, из детских домов, из школ-интернатов в такие семьи, 178 получили уже высшее образование, 195 — среднее специальное, закончили техникумы, 1454 выпускника закончили десятилетки, ПТУ, получили профессию и устроены, и 1210 детей еще несовершеннолетние.

В чем смысл такого гражданского движения? Когда ребенок растет в детском доме, даже в самом прекрасном, он одинок, его судьба не определена, будущность туманна, и чаще всего складывается не здорово. Все двадцать лет работы Детского Фонда мы вели свой мониторинг, и каждый год органы опеки и попечительства, «впервые выявляли», есть такое выражение, огромную группу детей, оставшихся без родителей, без их попечения.

Так вот за годы нашего существования, за эти двадцать лет, мониторинг показывает, что вновь выявлен 1 миллион 700 тысяч детей-сирот, а вот зафиксированных на сегодняшний день 750 тысяч. Куда же делись остальные? Они выросли и вышли во взрослый мир. А когда они вышли во взрослый мир, никто о них уже не заплачет, никто о них не побеспокоится, и неизвестно, что с ним стало. Таким образом, посмотрите, 900 тысяч, почти один миллион граждан наших или погибли, или вышли во взрослое сиротство, и судьбы их чаще всего по-прежнему не устроены.

Вот такие люди как Сорокины и приняли на себя этот незримый миру крест. Кто-то грешит, а кто-то эти грехи искупает. Казалось бы, можно над этим посмеяться или отвернуться от такой беды, сказать – ну что же, кто-то грешит, но это не наше дело, не мое дело.

Татьяна Васильевна и Михаил Васильевич, хочу вначале сказать еще вот что. Сейчас выходит в нашей стране такой журнал — «Эгоист». Ресторан есть «Эгоист». Смысл этого слова ясен – живи для себя и не думай о других. Через ваш дом прошли 50 ребятишек. Как слово «эгоист» — вообще это понятие — сопрягается с вашей жизнью? Мне кажется, что решительно никак. Что вы переполнены прямо противоположным – неэгоизмом. Расскажите, что значит миссия вашей семьи? И как она противостоит вот этому страшноватому словечку «эгоист»?

Татьяна Сорокина: В нашей семье сейчас осталось 16 несовершеннолетних деток. Только дошкольников девятеро, и младшие школьники. Но в том-то и дело, что мы сейчас вот уехали, а к нам на помощь пришли наши взрослые дети. Вот мы здесь сидим, а у нас душа спокойная, потому что мы знаем, что дома будет все хорошо.

Альберт Лиханов: То есть господин Эгоист в вашей семье не прописан?

Татьяна Сорокина: Мы знаем, что такое слово вообще бывает, но мы забыли о нем, потому что если семья расшифровывается как «семь я», то у нас эти «семь я» в семь раз больше.

Альберт Лиханов: Короче говоря, мысль о том, что человек должен жить только для себя и собственных удовольствий, она вашей семьей не признается?

Татьяна Сорокина: Нет.

Михаил Сорокин: Нет.

Татьяна Сорокина: Нет. У нас каждый знает, что он делает в доме, каждый помогает другому. Вот, например, вечер наступает – старший мальчик Миша моет малышей, помогает, он мне их передает, я их вытираю, горшочки ставлю, укладываю спать. Леночка — единственная девочка большая — сейчас в семье живет, она тоже помогает, моет девочек маленьких, малышей. Мы вместе все… мы все делаем вместе. Мы вместе работаем, вместе живем, мы вместе отдыхаем, у нас все вместе, мы не можем друг без друга.

Альберт Лиханов: Всем ясно, что все-таки большая семья ведь это еще и большой труд, прежде всего, родителей, которые еще должны подвести свою семью к такому состоянию, когда один другому помогает, каждый друг другу истинный брат, настоящая сестра независимо от того, кровное это родство или дети встретились только благодаря вам под крышей вашего дома.

Михаил Сорокин: Вы понимаете, дело в том, что для нас нет разницы — кровные они или не кровные. И не только для нас с мамой, а именно для самих детей. Альберт ЛИХАНОВ: Михаил Васильевич, вернемся к такому понятию как «семейный труд». Я помню, вы мне рассказывали, когда у вас был «Москвич», кажется, так вы ездили за хлебом в райцентр и «Москвич» этот полз брюхом по земле, столько хлеба вы загружали на одну семью. Сколько хлеба вы покупаете?

Михаил Сорокин: Каждый день мы покупаем по 14 буханок хлеба. Ну и раз в неделю я обязательно езжу на овощной рынок, где мы овощи закупаем и все. Да, грузы приличные приходится возить.

Альберт Лиханов: Пока дети были маленькие, грузить и возить приходилось ведь вам, небось.

Михаил Сорокин: Да, и сейчас я вожу.

Татьяна Сорокина: Сейчас опять мы сами возим.

Альберт Лиханов: Потому что сейчас семья ваша помолодела?

Михаил Сорокин: Да.

Татьяна Сорокина: Третья молодость началась.

Альберт Лиханов: Вот давайте-ка разберемся с этим. Значит, у вас 50 детей. Двоих вы родили сами.

Татьяна Сорокина: Да.

Альберт Лиханов: Так, дальше.

Татьяна Сорокина: В 75 году мы усыновили Сашеньку. Сначала мы ее просто приняли в семью, ее мама устраивала личную жизнь и привезла ее к нам — ты крестная, посмотри, пожалуйста, пока я пойду замуж. И вот мы смотрим до сих пор, ее девочке тридцать четыре года уже, у нее трое детей своих.

Ну, когда уже эта девочка выросла, мои двое, которых я родила, выросли, скучно стало — деток нету. И пошли в детский дом.

Оказалось, что детские дома переполнены, но детей на усыновление нет, потому что мамы не отказывались от них. Дети-сироты, но без отказа, и их в семью никому не отдавали. И вот двадцать лет назад мы усыновили двух больных мальчиков – заячья губа и волчья пасть. Двадцать лет прошло ровно. И тут появился Детский фонд, который создал семейные детские дома. И туда разрешалось брать детей, даже от которых не отказывались родители, то есть брать детей под опеку, создавать семейные детские дома. Вот тогда у нас душа разыгралась.

Альберт Лиханов: Но все-таки скажите, пожалуйста, сколько детей? Значит, двоих вы родили, сколько усыновили?

Михаил Сорокин: Мы шестерых усыновили.

Альберт Лиханов: И 42 приемных.

Михаил Сорокин: Да, 42.

Альберт Лиханов: Давайте теперь поговорим о сегодняшнем времени. Потому что это ваша самая свежая, и, наверное, самая любимая тема. Вы только что усыновили целую группу совсем маленьких детей. Расскажите, как это произошло.

Татьяна Сорокина: Я была с братом в суде по его делам, помогала ему, и зашли мы к инспектору по охране прав детства, а ей нужно было в больницу ехать. Она говорит – сейчас перерыв пока у меня, отвези, пожалуйста, в больницу. Приехали мы в райбольницу, а она мне говорит – пойдем со мной, все равно за компанию, поговорим по дороге. Ну, заходим, она говорит – вот наша палата, здесь у меня «рыжики» лежат. «Какие еще «рыжики»?» – «Да двойнята у меня здесь, два мальчика лежат, бросила их мать». А мальчики родились восьмимесячные, три месяца были в инкубаторе, под вентиляцией легких лежали. В итоге их хотели отдать в Дом ребенка, но там очередь – и пока что они остаются в больнице.

Никто их брать не хотел, потому что родословная была не очень хорошая – мама умственно отсталая, папа неизвестно кто, родились восьмимесячные, больные. И инспектор эта мне говорит – «Вот никто не хочет брать, посмотри какие хорошие.» Я нагибаюсь над первым, он меня тут же описал снизу вверх. «Ну вот, говорю, пометил, значит, мне крестить придется.» А вот братик-двойняшка, Дима, Димочка мы назвали его потом. Как посмотрела на них, господи, да это копия наш папа, муж мой, копия, ну вот лицо в лицо! А тут поворачиваюсь – еще девочка лежит. У нас же в доме одни мальчишки, а тут девочка лежит. И я инспектору предлагаю: «Дай мне девочку на усыновление.» Она – нет, хочешь, мальчишек бери, некуда мне их девать. Я говорю: «Дашь девочку, я мальчиков заберу.» Она сначала не поверила: да нет, мы уже удочеряем девочку, она уже идет на удочерение. Я говорю – да когда же ее удочерять, девочке уже 16 дней, 17-й день. Она говорит: «Ничего, документы оформляют. Я спорю: «Да хотели бы, за два дня оформили бы. Хочешь, я тебе за два дня документы оформлю?» — «Если оформишь, заберешь.»

Ну, в общем, мы за четверг, пятницу, субботу оформили документы, и в понедельник забрали всех детей, всех троих. Сейчас уже им по два годика. Они у нас самостоятельные, уже сами кушают, сами пользуются горшком. В общем, дети шустрые, хорошие.

Альберт Лиханов: Значит им по два годика?

Татьяна Сорокина: Да, два с половиной уже мальчикам.

Альберт Лиханов: И еще у вас какая-то маленькая группа есть?

Татьяна Сорокина: А ровно через год — день в день – мы еще троих взяли. Нас показали по местному телевидению на 8 марта, и говорит мне корреспондент – я счастливая, смотри, после моего репортажа у вас найдутся спонсоры, помогут вам двор сделать, дом отремонтировать. «Спонсоры» нашлись сразу. Позвонили нам и говорят – у нас здесь пять деток, никто не хочет брать. Малышам годик, два, три, четыре и восемь лет, все из одной семьи. Но деток расформировывают –двух маленьких девочек отдают в дом ребенка, мальчиков-дошкольников отдают в детский дом, а старшего мальчика во вспомогательную школу-интернат. Дети разойдутся, их потом не соберешь.

Мы долго, конечно, думали. Сказали – взять готовы, но как — добивайтесь сами, нам самим никто не даст. Мы, во-первых, в годах уже, и семья у нас уже большая. Но, правда, там молодцы инспектора, они сами всего добились. В итоге наш район написал заключение, что они отказывают нам в приеме деток этих, но ихняя комиссия на месте решила, что они могут нам доверять. И день в день, через год мы домой привезли еще пятерых этих вот малышей.

Альберт Лиханов: Татьяна Васильевна, вы знаете, вот видят нас совсем молодые люди и многие просто недоумевают. Вопрос у них простой, может быть, даже слегка и циничный, но, в общем, справедливый. Они спрашивают – а зачем вам это нужно? Вам что, неймется? Почему вы так себя ведете? Объясните, что вами руководит? Ведь тут же ни о какой материальной выгоде или о чем-то таком карьерном речи быть не может. А вы этим занимаетесь двадцать с гаком лет. В чем дело, ответьте на этот вопрос.

Михаил Сорокин: Дело в том, что через это пройти надо еще и самому. Я же тоже в детдоме жил, тоже детдомовский. И тоже через это вот все, через беспризорщину, через никомуненужность прошел.

Альберт Лиханов: Значит, тут заключено глубокое ваше понимание?

Михаил Сорокин: Конечно.



Альберт Лиханов: А Татьяна Васильевна?

Татьяна Сорокина: Я выросла в многодетной семье, нас у мамы шестеро.

Альберт Лиханов: И вас, таким образом, не страшит большая семья?

Татьяна Сорокина: Нет.

Альберт Лиханов: Для вас она спасительна, так я понимаю?

Михаил Сорокин: Очень даже. Вот один эпизодик маленький расскажу. Как-то забрала она детей, и пошла на пруды купаться с ними, а я остался в доме один. Их два часа не было, я чуть с ума не сошел, вы понимаете. Тишина кругом, никого нету. И вот я эти два часа ходил из комнаты в комнату как привидение. До того я привык к ним, до того мы прикипели к этому, до того мы любим детей, что…. Ну, как это можно объяснить, если ты любишь их?

У нас как день начинается? У нас день начинается с поцелуев. Мы утром проснулись, все дети бегут – доброе утро! И каждый ребенок нас целует. Мы позавтракали, они поднимаются и говорят – спасибо. И каждый ребенок нас целует, каждый, мы же не заставляем. Обед подходит, пообедали, то же самое каждый поцеловал, ужин – то же самое. Вечером каждый ребенок приходит к маме, каждый ребенок — у нее там там такой ящик с конфетами — берет конфетку, не хапает вот так вот, именно одну конфетку…

Татьяна Сорокина: Не одну, по три, по четыре.

Михаил Сорокин: Факт тот, что не горстями, не жадничают, ничего, спокойно сам берет, подходит к маме, говорит – «Доброй ночи», и ложится спать.

Альберт Лиханов: Вы в этом счастье находите?

Михаил Сорокин: А почему же нет? Меня каждый ребенок целует, вы понимаете. А какие у него добрые глаза! А сколько счастья, если он взял и к маме притерся, один за одну ногу схватил, другой за другую, третий сзади тянет, и все толкаются — я к маме пойду. Это же превосходно.

Альберт Лиханов: Наверное, это и есть, Михаил Васильевич, сейчас самое главное богатство? Не деньги…

Михаил Сорокин: Конечно, да вы что.

Альберт Лиханов: И тысяча поцелуев.

Михаил Сорокин: Вы понимаете, я когда про них говорю, у меня самого глаза разгораются, вот, именно — от счастья. А когда мы приезжаем, — если нас не было целый день, — так она приседает, а я ее держу сзади за плечи. Они как галчата, налетают того и гляди собьют с ног. Вы понимаете, летят все поцеловать – мама, папа! Летят. И я ее, так вот упираюсь, и держу, чтобы ее не сбили с ног! А ну попробуй поцеловать всех сразу!

Альберт Лиханов: Вот есть такое красивое и философское, наверное, слово «сострадание», и в общем само по себе это явление очень драгоценное и важное. Но я знаю, что вы не любите красивых слов. Однако, на самом деле сострадание практическое в вашей жизни очень активно присутствует. Татьяна Васильевна, расскажите про этих детей, которые оказались у вас с волчьей пастью и с заячьей губой. Как они появились у вас, как вы приняли их? Ведь это страшновато было?

Татьяна Сорокина: Очень! Я таких детей видела в первый раз. Когда мы пришли в дом ребенка в Ростове, нам говорят – вы знаете, нет детей здоровых, вот у нас есть два больных мальчика. – «А что такая за болезнь?» Такой болезни не слыхали мы. – «Ну, идемте, покажу.» Заводят нас в комнату, где дети спят, лежит такая малышка кругленькая, глазки как у мышонка блестят, до носика у него простынка. Я посмотрела – какой славный мальчик! Ребенок такой, ну, картинка. А врач простынку у него опускает, опускает, опускает, и от того, что я там увидела, у меня сердце дрогнуло, мне стало очень страшно. Тут же рядышком другой, такой носик как у Буратинки, такие глазки, такие реснички длинные, — и такой же.

Когда мы вышли из палаты, мне было страшно. Спрашиваю: «А это хоть лечится, нет?» — «Да, это лечится.» Я говорю; «А как это лечится?» – Ну (она так на нас уже рукой как бы махнула, главврач дома ребенка — видит, что мы перепуганные), в двадцатке (это больница, ее номер) у нас там есть челюстно-лицевое отделение, там как бы лечат.» И все, до свидания. Ну, мы ушли, я мужу говорю: «Ты езжай на работу, я туда съезжу, в двадцатку.»

Такая там доктор Наталья Васильевна. Я к ней. Показала она мне фотографии на стене, какие дети с этим дефектом до операции, какие после. Операций, говорит, очень много, операции очень кровавые, операции очень тяжелые, но все, говорит, вылечим. Но операций где-то около десятка предстоит.

Прихожу я домой, сидим мы с мужем, разговариваем. Я говорю: «Такие фотографии, такой ребенок страшный, потом красивый выходит. Наши же, — уже говорю наши, — вот эти двое, наши ребятки-то симпатичные, вот сделают им операции и будут красавцы-мальчики. Ну что? Давай возьмем!» – «Давай!»

Поехали мы в Дом ребенка. Нас заведующая увидала, поразилась: «Вы – что, вернулись?» Не верила, что мы вернемся. Я говорю: «Да.» – «Ну, а кого вы хотите взять?» Мы мнемся так — как можно выбирать из детей, я не представляю, мне не нужно там под цвет обоев, цвет мебели. Вот они стоят оба такие… такими глазками на тебя смотрят прямо влюбленными уже, они же понимают, если пришли, если их смотрят, их, наверное, хотят взять.

Миша подходит ко мне, рукой мне по ноге погладил: «Ты мама, да, ты мама?» Я ему говорю: «Мама». Раз, и на руки залез ко мне: «Мама.» Тут заведующая говорит: «Мама, это мама.» Я говорю: «А можно мы обоих возьмем?» Ну, она бедная, правда, заплакала сразу, но разрешила.

Мы тут же документы оформили. Правда нам не хватало немножко зарплаты – для справки об усыновлении, мы с мужем тут же взяли себе ночные работы добавочные, за месяц набрали хорошую зарплату, правда пришлось где-то два месяца мальчишкам в доме ребенка еще пожить, чтобы у нас совпала зарплата, чтобы по минимуму, — было раньше 60 рублей на человека. Мы эти деньги заработали, нам дали эту справку. Мы поехали и детей забрали. Нам тогда в Ростове в Пролетарском районе сказали – вы, говорят, первые, кто взял больных детей, еще ни разу этого не было.

Альберт Лиханов: И как вот вы их оперировали, расскажите. Сначала первые операции были там.

Михаил Сорокин: Да.

Татьяна Сорокина: Мы ж потом еще третьего взяли. Эта ж Наталья Васильевна – сколько-то там лет уже прошло, — присылает нам письмо – Татьяна Васильевна, Михаил Васильевич, мы знаем, что вы взяли у нас двух деток. Вы знаете, у нас сейчас такой мальчик лежит шесть месяцев, мы только что ему операцию сделали. Такой красивый. Ну, я письмо получаю, и к мужу: «Ну чего, пойдем посмотрим, заберем?» А у нас как раз внук родился первый, ему было четыре месяца, а этому уже семь месяцев. Я дочке говорю: «Аннушка, у тебя много детского белья, ты мне дай ползунков, что-нибудь, чтобы я могла его привезти. А я потом тебе все куплю и отдам обратно.» Ну, дочка размеры побольше выбрала. Приехали, а там такой лежит малышок шести месяцев и всего три килограмма. Вышла я, сижу плачу. А со мной поехали Сережка и Ира, это наши старшие.

Альберт Лиханов: Двойная инвалидность, да?

Татьяна Сорокина: Двойная, да. Вид совсем страшненький. Я вышла и плачу. Старшие дети спрашивают: мама, что ты плачешь? Я говорю: «Господи, как я боюсь! Я же, наверное, не смогу?» И тут же думаю – а может попробуем. Ну кто, если мы его сейчас не возьмем, — кто возьмет? Никто больше не возьмет. А мне Сережка говорит: – «мам, ну что ты переживаешь? Мишку, Максима подняли, что мы этого, что ли, не вырастим. Давай бери, мы помогать будем.» Вобщем, взяли мы трудного ребеночка. Еще раз скажу, что мой 4-месячный внук весил 8 килограммов, а этот 7-месячный – 3700. Что-то так было.

Альберт Лиханов: Как у новорожденного.

Михаил Сорокин: Да. А сейчас ему 19 лет, он выше меня на целую голову, я ему только до подбородка достаю головой.

Альберт Лиханов: Расскажите, как вы их оперировали? Когда вы свою кровь давали.

Татьяна Сорокина: Это уже была не первая операция. В общем в двадцатке, в больнице нашей, уже до такой степени ко мне привыкли, потому что я там каждые два-три месяца на операции — то Мишу, то Максима, то Русланчика. И вот Мише делали такую операцию, шили нёбо, а это уже считается сложно, там где-то вырезается, что-то наставляется, зашивается. И, в общем, пришла я к ним, я туда в операционную, заходила с ним, меня пускали аж туда. Значит, там сделали ему укольчик, забрали, я сижу, жду. Потом выходит Наталья Васильевна и говорит: «Татьяна Васильевна, какая у Вас группа крови?» Я говорю: «Третья.» – «Надо срочно кровь. Вы бы не могли свою дать?» Я говорю: «Да ради Бога, сколько угодно.»

Ну, меня опять в операционную завели, бахилы одели, положили. Взяли у меня литр крови. Тут же меня отпустили. Конечно, я поднялась, пошла в палату, я там лежала в палате. Дожидалась своего Мишу. Я всегда на руках ребенка отношу в палату, никогда на тачках не вожу. Вот мы с ним пришли вместе, лежим. У моего ребенка, вы понимаете, у него слезы текли кровью, были кровавые слезы, там же все по соседству у нас, ухо, горло, нос, нёбо. В общем, я впервые видала, когда у человека текут кровавые слезы.

Но потом после операции уже легче стало, иду я с ним по коридору, а зеркала. Он повторял, глядя в них – «Мама, Миша, мама, Миша.» Подходим к зеркалу после операции, он так смотрит: «Мама, мальчик. Мама, мальчик».

Альберт Лиханов: Себя не узнал?

Татьяна Сорокина: Себя не узнал после операции. Смотрит на меня – где Миша? А плохо разговаривает. Слова коротенькие. «Где Миша?» Я говорю: «Вот он, Миша.» – «Нет, мальчик, мальчик. Почему у мамы мальчик?»

Альберт Лиханов: Потрясающе.

Татьяна Сорокина: Да. Такое вот было.

Альберт Лиханов: В этом счастье, да, Татьяна Васильевна? Редкие вещи вы рассказываете…

Татьяна Сорокина: А вы знаете какое счастье, когда все позади! Вы помните, когда я последний раз привозила их к вам года три назад всех троих?

Альберт Лиханов: Конечно, помню.

Татьяна Сорокина: Вы тогда еще сказали Максиму – Максим, ты гордись своей мамой, она, мол, спасла вам детство, юность вашу. Вот тогда их положили в больницу на операцию, и где-то через неделю мы договорились, я в 9 часов вечера по телефону туда звоню, они ж сидят как квочки у телефона и ждут моего звонка. И вот когда я им позвонила в первый раз, ну, там рассказали новости, все, а потом как закричит мне по телефону – мама, мамочка, я тебя так люблю! Ребенку 19 лет, он мне заорал – я тебя так люблю, мама! По телефону.

Альберт Лиханов: Я помню, когда вы его привели ко мне, и мы разговаривали, я его спросил – а кем ты мечтаешь быть? И он сказал – я хочу в армии служить.

Татьяна Сорокина: Да, но его не взяли.

Альберт Лиханов: Но у него ведь, наверное, тяга-то была, наверное, только от того, что он хотел как бы сказать всем окружающим, да, и жизни, и, наверное, каким-то высшим силам: посмотрите, я не хуже других, я такой же как все.

Михаил Сорокин: Да.

Альберт Лиханов: И что у него осталось от прошлого его несчастья? Маленький шрамчик над губой, да?

Татьяна Сорокина: Он у меня красивый мальчик стал. Вон гляньте, где жених и невеста, красивый парень, очень красивый. Он занимается компьютерами, занимается сотовыми телефонами. Он сейчас в охране служит, и хочет поступать в университет. Хочет пойти на программиста.

Альберт Лиханов: Татьяна Васильевна, это прямое спасение жизни человеческой, правильно? Ребята вообще были обречены.

Татьяна Сорокина: Да.

Альберт Лиханов: Обречены были скитаться, а потом рано умереть, уйти из жизни, совершенно в ней не отметившись в этой жизни. А вы их спасли в буквальном смысле слова.

Татьяна Сорокина: Они у меня счастливые в этой жизни.

Альберт Лиханов: Вы их сделали людьми.

Татьяна Сорокина: Да.

Альберт Лиханов: Не просто спасли. И вот возникает вопрос, эти же дети кровные вам в прямом смысле?

Татьяна Сорокина: Да, кровные.

Альберт Лиханов: Вы свою кровью им давали. И разницы между кровными и некровными не существует для вас?

Татьяна Сорокина: Нет, никакой.

Альберт Лиханов: А теперь я бы вот о чем вас хотел спросить. Все-таки вы искупаете чью-то вину, чей-то грех. Вот вы думаете об этом или нет? Вам это приходит в голову или нет?

Татьяна Сорокина: Мне это женщина одна говорила. Она сказала, что беды, которые есть у тебя лично, это потому, что ты исправляешь чужие грехи. Кто-то нагрешил, кого-то наказал Господь Бог, а ты это наказание на себя переводишь.

Альберт Лиханов: То есть вы принимаете чужой грех на себя.

Татьяна Сорокина: Да. Господь их наказал – дал такого ребенка, а ты в эту судьбу, говорит, влезаешь и исправляешь. Это грех. Я говорю – пускай. Я по гороскопу Кошка, у меня девять жизней, мне хватит.

Альберт Лиханов: Вы знаете, я думаю, что тут, наверное, трактовка несколько такая своеобычная. Я бы, наоборот, сказал так, что вы искупаете чужую вину, и на вас никакой тяжести не должно быть, потому что вы спасли этих детей и сделали их счастливыми, вернули их к жизни. Как за это можно наказывать или принимать на себя некий груз и тяжесть? Наоборот, вы должны быть свободны и духовно благополучны.

Татьяна Сорокина: Вы знаете, дети очень нас любят. Ну, малыши всегда любят. Малышу дай конфетку, поцелуй его – он тебя тоже любит, хотя у нас другая любовь. А вот у меня взрослые дети, им по 20-30 лет. И они тебе объясняются в любви – мама, как я тебя люблю! Девочка мне одна сказала, ну, лет может быть пять назад: «Представляешь, мама, я вот так задумываюсь (а девочке уже 28 было) иногда, а что бы с нам было? Так ведь на панель бы ё пошли, а ты нас выучила. Их три сестрички, мы всех троих выдали замуж, все трое живут хорошо, у всех есть жилье, у всех по двое деток. И она мне говорит – мама, как же мы благодарны вам с папой за то, что вы когда-то нас забрали.

Альберт Лиханов: Вопрос к папе. Михаил Васильевич, сколько уже выросло, вышло из семьи? 26?

Михаил Сорокин: 26.

Альберт Лиханов: Они женились, вышли замуж, многие из них уже родили своих детей. Сколько вас за столом, большим столом собирается?

Михаил Сорокин: 80-90.

Татьяна Сорокина: Это в тесном семейном кругу.

Михаил Сорокин: И то, если не все.

Татьяна Сорокина: Не все.

Альберт Лиханов: Это нечто невероятное.

Михаил Сорокин: Никак вот все не соберемся.

Понимаете, я ЕЩЕ хотел бы сказать о любви. О том, что вот вырастают родные дети в семье, и они начинают почему-то стесняться своих родителей. Стыдятся где-то в общественном месте поцеловать мать или просто прижаться. Мои дети – нет. Он — такой битюг здоровый, учится в техникуме, а мать заходит, и он никого не стыдясь, кричит – «Мама! Через весь зал подбегает, раз-раз-раз поцеловал! И у всех такое удивление – надо же! Ему 17-18 лет, и он хоть бы что! Он так чувствует! И нигде никогда ни один ребенок наш еще не разу не постеснялся поцеловать маму, где бы это ни было.

Альберт Лиханов: Михаил Васильевич, сейчас мы живем в эпоху такой философии: от жизни нужно все взять! Но нет слов, что жизни нужно все отдать.

Михаил Сорокин: Мы иногда так вот сидим и говорим – знаешь что, мы, кажется, прожили жизнь не зря. Дело, наверное, в том, что нас будут еще не один год и не одно наше поколение помнить. Они же берут еще вдобавок нашу фамилию и мое отчество берут. Я их не заставляю, они сами берут. И сколько еще Сорокиных будет! И я думаю, по нашим стопам еще сколько пойдет. У нас старшая дочь точно так же, как мы, создала такую же семью.

Альберт Лиханов: Хороший пример заразителен, или она тоже проникнута вот таким представлением о жизни, которое родители исповедовали?

Татьяна Сорокина: Во-первых, она жила с нами до 18 лет. Ее муж, кстати, тоже наш приемный. Она в 17 лет бегала к подружке в девятиэтажке. Идет, мороз ужасный был, градусов наверное, под 30, а мальчишка 17-летний лежит под мусоропроводом в том доме, на бетоне спит. Она: «Что ты здесь лежишь?» – «Да, кому я нужен?» – «Да ты же замерзнешь.» – «Ну и черт с ним, замерзну.» Привела его к нам в дом, идем, говорит, к нам, тебя примут.

Привела его к нам в дом. «Мам, там мальчишка замерзает, можно я его на чуть-чуть к нам приведу?» «Ну, пускай, вон диван, на диван пускай ложится в зале.» Как лег на тот диван, 15 лет согнать не могли.

Женились через год. В армию ему не идти. Во-первых, он почти слепой, там минус 15 что-то у него зрение. Мы ему здесь у Федорова четыре операции сделали. Так и остался жить. Они жили вместе с нами. При них мы набрали семью, вот этих деток. При них, при Ане мы усыновляли детей. Когда еще взяли, она говорит: «Мама, ты смотри, мальчишки у нас живут, как будто всю жизнь с нами жили.» Потом ее муж стал с нами жить. Потом семейный детский дом организовали опять-таки при них. Она помогала нам, Андрюша помогал. Мы вместе первых детей поднимали.

И когда они от нас отделились, приходят ко мне вместе Андрей и Аня и говорят – мам, (а у Андрюши мама алкоголичка была), там у матери у той двое детей остались. Мы туда ездили проведать, дети в ужасных условиях живут.

Альберт Лиханов: Это Андрея братья и сестры.

Михаил Сорокин: Да.

Татьяна Сорокина: Можно мы их заберем? Но почему можно? А сами еще не очень твердо на ногах стояли. «Ну, берите.» В общем, мы этих детей тоже помогли воспитать. Я их крестила этих обоих, и Валю, и Максима. Они уже взрослые, уже выросли. А дочь и зять вырастили, своих двоих вырастили. А потом дочка мне говорит: «Дети выросли, стало пусто.» Как раз получили мы путинские деньги через Детский фонд — 160 тысяч, на эти деньги купили им дом, ну, купили хатку. Из этой хатки, все вместе, дети помогали, построили им домик, и они взяли себе еще деток, тоже стали заниматься, как и мы воспитанием. Сейчас они стали семейный детский дом тоже.

Альберт Лиханов: Сколько у них детей?

Татьяна Сорокина: Восемь приемных и двое своих…

Альберт Лиханов: В общем…

Татьяна Сорокина: … и брат, сестра.

Альберт Лиханов: …есть наследники у вашего светлого дела.

Татьяна Сорокина: Да, да.

Альберт Лиханов: Значит это все-таки не какое-то чиновное решение, правда? Это жизнь.

Татьяна Сорокина: Это душевное…

Альберт Лиханов: И сердца рождают вот такие движения. И такое дело. И такое решение. И вообще я глубоко убежден, что в нашей стране не только огромные ресурсы газа, нефти, на которые покушаются всякие иностранцы, но и огромные ресурсы человеческой доброты, ресурсы, которые никак не используются.

Ведь, если говорить про вашу историю, мне кажется, что история семьи Сорокиных это не столько история благодати и споспешествования со стороны властей, сколько история борьбы. Вы все время боретесь за то, чтобы вы помогли детям. Расскажите, что это такое?

Татьяна Сорокина: Раньше были административные очень большие нападки.

Михаил Сорокин: Борьба с чиновниками.

Татьяна Сорокина: С чиновниками. В школе у нас было очень тяжело. Но вы знаете, за эти годы мы уже сдружились со школой, с нашей администрацией сдружились.

Альберт Лиханов: Вы их перевоспитали.

Татьяна Сорокина: Да, мы их перевоспитали. Они нас поняли. Они поняли, что у нас нет никакой корысти.

Альберт Лиханов: А поначалу думали, что у вас это такой бизнес.

Татьяна Сорокина: Да. Говорили – раз ты набрала, значит тебе выгодно. Ну какая же выгода? Причем здесь выгода?

Михаил Сорокин: Ты же не работаешь, ты дома сидишь.

Альберт Лиханов: Это не считается работой.

Татьяна Сорокина: Не считается. А где ты работаешь, спрашивают. «Я мама.» А ну-ка, попробуйте сами! У меня сейчас малолетки, двухлетки они мне спать не дают, без пятнадцати шесть – мама, подымайся. Уже научились из кроваток вылазить, распихают, расталкивают. Работа начинается сразу – покормить, убрать, косички заплести, штанишки одеть, поменять. На горшочки! Кашку! Погулять!

Альберт Лиханов: Татьяна Васильевна, ведь нужно сказать, что немалый труд – всякая семья, а большая семья — это просто огромный труд. Ну а большая приемная семья, семейный детский дом — это призванность, ваше родительское призвание быть родителями, это — великий труд. Это не просто какой-то быт! Это настоящая работа!

Татьяна Сорокина: Очень тяжелая работа.

Альберт Лиханов: Я вот последние двадцать лет, все эти годы провел в борьбе за вас, за ваши интересы, за то, чтобы государство признало вашу вот эту деятельность элементарным трудом, чтобы вам шел стаж, зарплата, больничные, отпускные, обычный социальный пакет. Ведь у нас это имеет каждый бродяга, каждый, я не знаю, последний сторож. А вам это не дают, не хотят дать.

Михаил Сорокин: Нет.

Татьяна Сорокина: А вы поверите, что я ни разу в жизни не была в отпуске, хотя у меня стажу уже сорок лет? Я ни разу не была в отпуске. В нормальном отпуске, чтобы в санаторий поехать просто отдохнуть. Да и как я поеду? Куда мы поедем с ними, мы едем только с детьми. Без детей мы уже просто не можем.

Альберт Лиханов: Давайте поговорим вот о чем. Семья большая и семья малая. Все-таки у большой семьи — какие свои преимущества? В чем они?

Михаил Сорокин: Во-первых, там веселее, там дружнее, не так надоедают друг другу. Два человека, например, два ребенка, каждый день и ночь, и все время на глазах друг у друга. Есть, конечно, очень дружные. Но ведь и дерутся между собой. А у меня нет. У нас всегда весело, понимаете? Как бы не было худо, а все равно весело.

Альберт Лиханов: Но не только веселье качество большой семьи?

Михаил Сорокин: Ну это естественно.

Татьяна Сорокина: Работаем вместе…

Михаил Сорокин: А труд совместный, общий.

Альберт Лиханов: А бывает у вас так, что кто-то из детей отлынивает от работы?

Михаил Сорокин: Не без этого.

Татьяна Сорокина: Иногда бывает.

Альберт Лиханов: Но ведь вы перевоспитываете не пальчиком угрожая, да?

Татьяна Сорокина: Конечно.

Альберт Лиханов: А просто сама жизнь их к перемене ведет?

Михаил Сорокин: Само собой разумеется.

Альберт Лиханов: Среда меняет.

Татьяна Сорокина: Если все работают, и мама, и папа встанут рядом, значит, они же рядом становятся.

Михаил Сорокин: Вы знаете, мы сколько стенок попереломали у себя в доме, перестраивали. Она раза четыре, наверное, заставила в течение года – эту стенку убрать, сюда поставить, а это отсюда убрать, сюда поставить. И вот мы вместе ломали, вместе строили, именно дети строили, понимаете? Я им только показывал, я им только рассказывал, я стоял рядом, а делали они все своими руками. У нас на 40 квадратных метров зал, три метра высота, мы его пристроили к дому и это же дети делали. Дети сами штукатурили, дети сами у меня плитку положили метлахскую, потолок подбивали – это все они.

Альберт Лиханов: То есть семья обучает детей еще профессии.

Михаил Сорокин: Да, обязательно, обязательно.

Альберт Лиханов: Готовит к какому-то труду практическому.

Михаил Сорокин: Обязательно, только так. И дело в том, что это сделано не силком, навязчиво, а в виде игры, если хотите. Ребята, давай вот это, и смотрите зал какой получился. Конечно, они столько не сделают как, например, взрослый человек, но ничего.

Альберт Лиханов: Большая семья лучше готовит к практической жизни человека?

Татьяна Сорокина: Они все умеют. Мальчики умеют готовить. Мальчики умеют постирать, мальчики помоют деток маленьких, и бутылочку, когда маленькие были, давали, и постельку постелят. Потому что у нас как-то нет такого — женская работа, мужская работа. И мальчикам все это понадобится в их будущем отцовстве, как же!

Альберт Лиханов: А как у вас насчет духовной жизни? Читают ли дети книги?

Татьяна Сорокина: Читают в основном старшие.

Альберт Лиханов: Сколько у вас книг в доме?

Татьяна Сорокина: Ну, книг у нас очень много. Наше достояние – это у нас зал 3-метровой высоты и пять метров длины.

Двадцать квадратных метров и в два ряда книги у нас. Читают книги у нас не очень охотно младшие классы. Во-первых, они к нам приходят, сейчас к нам пришел Данила, ему десять лет скоро, он читать еще совсем не умеет. Конечно, он книгу брать не будет, сами понимаете. А взрослые ребята начинали все с журналов. Детское чтение – серьезный вопрос.

Михаил Сорокин: И не только наш.

Альберт Лиханов: Вот ваши дети поднялись на крыло, вышли из дому, им ведь где-то жить надо. Расскажите, как вы решаете их жилищную проблему? Это самый острый вопрос современного сиротства вообще. Сколько домов вы купили своим ребятам?

Татьяна Сорокина: Для Ани и Андрея, я уже говорила, мы на путинские деньги купили домик. Потом как-то к нам раз приезжали немцы, киноактер Рольф Рёмер лично мне подарили 5 тысяч долларов – Татьяна, купи что-то лично себе, детям, говорят, мы привезли подарки. Мы купили дом Светке на эти деньги сразу же. В общем мы купили шестерым детям…

Альберт Лиханов: По дому.

Татьяна Сорокина: По дому, да.

Михаил Сорокин: Не сказали бы, что дом, а именно хатенки такие, а потом мы их расстраивали, пристраивали, все там делали потом своими руками. И теперь это нормальные домики…

Альберт Лиханов: Скажите, сколько у вас детей в этом множестве, да, сколько там детей с одинаковыми именами?

Татьяна Сорокина: Четыре Михаила Михайловича, три Сергея Михайловича, две Ирины Михайловны, две Анны Михайловны…

Михаил Сорокин: Две Светы.

Альберт Лиханов: Но Михайловны все в честь этого Михаила?

Татьяна Сорокина: Они все сами!

Альберт Лиханов: Михаил Васильевич, вы — счастливый отец.

Михаил Сорокин: А как же.

Альберт Лиханов: Сколько же у вас детей с вашим отчеством? Можете сказать число?

Михаил Сорокин: Нет, не могу.

Татьяна Сорокина: Почему?

Михаил Сорокин: Не могу. Точно не могу. Где-то…

Татьяна Сорокина: Ну все Михайловичи.

Михаил Сорокин: Человек 40, наверное.

Альберт Лиханов: 40 Михайловичей и Сорокиных. Это и есть ведь конкретный итог. Принять столько ничейных детей и превратить их в собственных. Кланяюсь вам!

Татьяна Сорокина: Спасибо!

Беседа опубликована в газете «Трибуна» 15 мая 2008 г.