Пытливость - Беседа Альберта Лиханова с Жоресом Алферовым

Нобелевская премия давно стала высшим мировым признанием заслуг в любой сфере деятельности, и особенно в науке. Не так давно этой премии удостоен петербургский физик Жорес Иванович Алферов, научный руководитель Физико-технического института имени Иоффе.

Кажется, спор между физиками и лириками, который когда-то захватил все наше общество, поутих. И вполне очевидно, что любые научные достижения немыслимы без нравственных оснований, без внятного понимания — пользу или вред приносит новое научное открытие. Жорес Алферов – физик с твердой нравственной основой. Он не только создатель новых теорий, достижений в физике, но и организатор развития науки, создатель Центра для молодых исследователей. Алферов отнюдь не однобокая ограниченная личность. Он гармоничен и ярок во всех своих проявлениях.


Альберт ЛИХАНОВ: Жорес Иванович, Нобелевская премия по физике, которой вы удостоены за высшие достижения в науке. Хочется понять, каков же предмет исследования, за которое высшая мировая награда вам присуждена. Можно популярно и, может быть, даже гуманитарно рассказать, так, чтобы всем было это понятно: что такое гетероструктуры?

Жорес АЛФЕРОВ: Попробую. Между прочим, когда нам присудили Нобелевскую премию, то в ряде научных откликов на присуждение премии были в том числе и такие, что обычно Нобелевские премии присуждаются за крайне фундаментальные научные исследования, а здесь премия дана за прикладные работы. И в самой формулировке Нобелевского комитета записано: премия присуждена нам за базовые, фундаментальные исследования, заложившие основу современных информационных технологий. Три человека получили премию: Джек Килби – за его вклад в изобретение интегральных схем, Герберт Кремер, профессор Университета Санта-Барбары, и я – за развитие полупроводниковых гетероструктур.

Все мы хорошо знаем, что живем в постиндустриальном обществе, что сформировалось информационное общество, что телевидение и все прочее – а это информационные технологии — играют очень важную роль. С технической, научной точки зрения вся современная информационная техника базируется на работах, которые отмечены Нобелевскими премиями. Первое – это открытие транзисторов. Транзистор – основа всех компьютеров, основа вообще развития современной полупроводниковой электроники. А она – основа всей информационной технологии.

В 1964 году наши физики Басов и Прохоров и Чарлз Таунс получили Нобелевскую премию за лазерно-мазерный принцип. И лазеры сегодня практически основа большинства информационных технологий, и оптических тоже.

Вся современная полупроводниковая электроника базируется либо на кремниевых интегральных схемах – этого изобретения Джека Килби, и к нему нельзя относиться, как простому техническому изобретению. Килби понял на ранней стадии, что полупроводник, материал весь полупроводниковый можно использовать не только как материал для создания транзисторов, усилителей и переключателей – открытия конца 40-х годов, но и сам массив полупроводника может составлять все остальные элементы, пассивные элементы электронной системы, электронной схемы. И это стало основой практически всей компьютерной технологии и многого, многого другого.

Полупроводниковые гетероструктуры – это следующая вещь. Это мы меняем химический состав полупроводника, и при этом меняются его свойства. Обычно полупроводниковые материалы используются для разных целей. Важно иметь, скажем, фотоприемник инфракрасного излучения – нужно использовать полупроводник с так называемой маленькой шириной запрещенной зоны. Важно иметь, так сказать, выпрямляющие свойства при высоких температурах – нужно брать полупроводник с большой шириной запрещенной зоны. Наши идеи, которые развивались Кремером и мною, — но Кремер теоретик, а я, помимо развития идей, и экспериментально все это осуществил, — они сводились к тому, что, меняя химический состав полупроводника, мы меняем все его основные свойства, в том числе и ширину запрещенной зоны, подвижность носителей. И грубо говоря мы получаем новое средство, новый механизм управления электронными и световыми потоками в кристалле.

Мой старый друг профессор Лео Эсаки, тоже Нобелевский лауреат, -он получил премию за открытие туннельного эффекта в полупроводниках, — как-то очень точно и красиво определил гетероструктуры (он тоже ими занимался, только позже), что гетероструктуры это "man maid crystal", "кристалл, который сделан человеком". Все, что мы имеем в природе вокруг нас, в том числе искусственно выращенные кристаллы кремния, германия, сапфира, рубина, алмаза, они искусственно получены, скажем, но это "God maid crystal", "Богом сделанные кристаллы", потому что их свойства одинаковы, независимо от того, получены ли они в лаборатории или вы их нашли в природе. Гетероструктуры — это "man maid crystal", потому что мы на самом деле выращивая их, буквально укладывая атом к атому, мы создаем материал со свойствами, которые мы задаем и которых нет в живой природе. И это позволило создавать совершенно новые полупроводниковые компоненты. Для лазеров – это сразу лазеры, которые успешно работают при комнатной температуре, сохраняя все преимущества полупроводниковых лазеров, это волоконно-оптическая связь, это иголочка в компакт-дисках, это сегодня и операции, и зубные, в том числе, и многие другие, технологические применения. Благодаря предложенной нами двойной гетероструктуре, затем экспериментально реализованной, сегодня практически 90 процентов всех лазеров– это полупроводниковые лазеры. И все эти лазерные практически применения основываются на нашей гетероструктуре. Светодиоды, которые сидят во многих устройствах – красненькие, зелененькие, синенькие – они все тоже на двойной гетероструктуре. Это тормозные колодки в автомобиле, система торможения или светофоры на них уже появились. В будущем вы нигде не найдете обычные лампы, будут только полупроводниковые белые светодиоды, развиваемые сейчас опять же на двойной гетероструктуре, на гетероструктурах.

Наконец, из этого несколько позже возникла просто новая область физики, система так называемых низкоразмерных квантовых структур. И эта область физики полупроводников сегодня главная и основная. Многие открытия оказались возможными только благодаря тому, что в физику, физику пришли гетероструктуры.

Так что я, как говорится, очень высоко оцениваю нашу работу. Она в значительной степени определила научно-технический прогресс в электронике. А электроника – локомотив и экономики, и в том числе и социальных изменений, которые произошли в мире.

Альберт ЛИХАНОВ: Жорес Иванович, я переспрошу. Если алмаз – создание Бога, то гетероструктура – создание человека. Так я понимаю?

Жорес АЛФЕРОВ: Конечно. Полностью искусственное создание. Создание, понимаете. Это не просто новый материал. Один из наших сотрудников Роберт Арнольдович Сурис, член-корреспондент Российской академии наук, прекрасно сказал, что если, скажем, когда мы учились, — это было 40-50 лет тому назад, — главным предметом в инженерных вузах было сопротивление материалов, — даже говорили, что, вот, сдашь сопромат и можно жениться, — то сегодня главный предмет в большинстве инженерных вузов, которые занимаются современными технологиями, — это квантовая механика. И создание гетероструктур – это определенным образом торжество квантовой физики.

Альберт ЛИХАНОВ: Можно выразиться, что вы преодолели сопротивление материалов?

Жорес АЛФЕРОВ: Я бы сказал, что это слишком скромно. Я бы сказал так, что мы встали рядом с Богом.

Альберт ЛИХАНОВ: Жорес Иванович, ребята, которые сегодня вступают в жизнь, выбирают свой путь, всегда интересуются: а как это у вас все получилось, как складывалась ваша судьба. Я знаю, что у вас был замечательный учитель физики. Может быть, с этого начнем?

Жорес АЛФЕРОВ: Это слишком далеко. Но вот мы сидим в музее Абрама Федоровича Иоффе. Он создал наш институт. И я думаю, что это вот и есть самое главное – сам институт, созданная основателем атмосфера в институте. Ведь неслучайно практически все лауреаты Нобелевской премии в области физики и даже химии — один физик получил Нобелевскую по химии, это – Николай Николаевич Семенов, — вышли из физико-технического института имени Иоффе и из физического института имени Лебедева в Москве. Все абсолютно.

Альберт ЛИХАНОВ: Можно заметить, что это такие научные гнездовья?

Жорес АЛФЕРОВ: Потому что это физические школы. Есть много причин почему Абрам Федорович создал первый физический институт в России — исследовательский физический институт, физическую школу с великолепными традициями. В послевоенные годы большая часть членов физического отделения в академии наук были питомцами нашего института. И атомная бомба, и атомная промышленность, и полупроводники, и прочность материалов, и многие, многие другие достижения – все вышли отсюда. И здесь был особый стиль.

Альберт ЛИХАНОВ: Жорес Иванович, но до того, как вы попали в это гнездо Иоффово, вы же были студентом, вы же были школьником. И вообще как ваша семья оказывала влияние на ваш выбор?

Жорес АЛФЕРОВ: На выбор влияла непосредственно. Ну, не прямо, а косвенно, я бы сказал. Я думаю, что вообще я всем обязан своей семье прежде всего – своим маме и папе. И папе отнюдь не нравился мой выбор. Я ведь пошел не в физику, я пошел учиться на факультет электроники электротехнического института. Я выбрал электронику, поскольку был я человек очень эмоциональный, был необычайно возбужден лекцией нашего учителя физики в школе о радиолокации и работе катодного осциллографа. И вот это меня так возбудило, что я решил, что нужно идти туда. И со мной согласился наш учитель физики Яков Борисович Мельцерзон.

Альберт ЛИХАНОВ: Расскажите, как это вас возбудило, потому что это очень важно. Техническая идея вдруг становится нравственным, эмоциональным посылом.

Жорес АЛФЕРОВ: Это мне было бесконечно интересно. И сам механизм работы катодного осциллографа мне показался безумно интересным, соединявшим одновременно инженерные и чисто физические проблемы. Ну, и, наверное, я уже в то время стал чувствовать, что будущее за электроникой. Папа, когда я ему об этом сказал, усомнился: "Сынку, ну, пошел бы ты, скажем, на котлы, на турбины, энергетика, это нормально, а что это ваши электроны, какая-то, в общем, ерунда".

Альберт ЛИХАНОВ: Жорес Иванович, а гуманитарных у вас не было росточков? Вы ведь действительно очень эмоциональный человек.

Жорес АЛФЕРОВ: Вообще я очень любил русскую литературу. И даже где-то в девятом классе, в начале десятого думал, не пойти ли мне на отделение журналистики. Вторым моим любимым учителем, а, может быть, даже и первым, была наша классная руководительница Анна Григорьевна Барам, учитель литературы, заслуженная учительница Белоруссии (я школу в Минске кончал). Она всегда восторгалась моими сочинениями, мы с ней были так близки, что я часто к ней приходил вечером просто поговорить. Она очень интересный была человек. И она мне как-то сказала: «Жорес, иди лучше в науку, вот что тебе советует Яков Борисович, потому что лучше быть хорошим инженером, чем средним журналистом».

Альберт ЛИХАНОВ: Ну, а вот все-таки в своей судьбе или, скажем так даже, в своей психологической биографии вы можете найти какую-то связочку между физикой и гуманитарными ценностями? Есть что-нибудь такое, которое вас меняло, формировало?

Жорес АЛФЕРОВ: Физика и лирика? На самом деле очень плохие физики лирики. Я думаю, что все-таки трудно мне ответить на этот вопрос, трудно.

Альберт ЛИХАНОВ: Меня интересует такая психосоматическая часть биографии. Вы очень эмоциональный человек. Это видно всегда, во всех ваших выступлениях. И в то же время такие точные дисциплины. Вот как это накладывается одно на другое. Ведь накладывается все-таки?

Жорес АЛФЕРОВ: Ну, наверное. В общем, я бы сказал так. Во время учебы в электротехническом институте я считал – может быть, имею на это некие основания – что теоретические дисциплины мне даются сравнительно легко, а чисто практически я слаб. Поэтому я уже на третьем курсе пошел работать в лабораторию. Это не было связано с материальными условиями, потому что папа у меня был начальник треста, он присылал мне дополнительно к стипендии деньги, да у нас и стипендия была большой, и я мог обойтись без этой работы в лаборатории (все-таки мне за нее платили, я работал на полставке инженера). Но мне было очень интересно и важно там быть. К тому же в то время в нашей области, — а я учился на факультете электроники — полупроводниковой электроники еще не было, была вакуумная электроника, а я занялся полупроводниками. Мне очень повезло с моим научным руководителем в институте. И было очень важно освоить то, что называется экспериментальное искусство. Это сегодня есть компьютеры, масса приборов, вы крутите ручки и получаете данные, а в то время нужно было своими руками очень многое сделать, и часто требовалось ювелирное мастерство. Я чувствовал слабину в этом отношении, поэтому пошел работать в лабораторию, и думаю, что сделал совершенно правильно. Может быть, где-то только потом я понял, что, пожалуй, не тот факультет выбрал, что на нем дают недостаточное физическое образование, и занимался этим уже сам. Но понимаете, чем дальше, чем больше я занимался полупроводниками на третьем курсе, тем больше увлекался.

Альберт ЛИХАНОВ: Жорес Иванович, после института вы сразу пришли сюда?

Жорес АЛФЕРОВ: Конечно. Это вообще было величайшим событием в моей жизни, потому что меня хотела оставить моя руководительница на кафедре в институте, чтобы я работал дальше вместе с ней. Но я узнал, что есть три места в физико-технический институт, а в то время я уже боготворил Иоффе, хотя и не знал, что его уже в институте нет, что он уже вынужден был уйти из института. Я добился распределения сюда. Из-за того, что меня хотели оставить на кафедре, меня не распределяли до последнего. Словом, были и хлопоты, и не пустые – и я оказался здесь. Помню, что написал маме письмо, как я счастлив, что я иду в институт Иоффе.

Альберт ЛИХАНОВ: Жорес Иванович, похоже, что у вас одна запись в трудовой книжке: зачисление в физико-технический институт. Второй нет.

Жорес АЛФЕРОВ: Одна запись.

Альберт ЛИХАНОВ: Видите, как интересно. Это ведь тоже о чем-то говорит. Не только об интересности того пути, который вы избрали, но и о каком-то качестве вашего характера. Давайте поговорим, как вы здесь начинали.

Жорес АЛФЕРОВ: Понимаете, мне очень повезло. Я пришел сюда в то время, когда лаборатория Владимира Максимовича Тучкевича работала над созданием первых советских транзисторов с ПН-переходами — то, на чем основана сегодня вся полупроводниковая электроника. И я попал в сектор Владимира Максимовича, очень небольшой по тем временам, когда согласно секретному постановлению правительства нам было поручено создать эти транзисторы. Это поручение было дано физтеху, ФИАНу в Москве, Институту Лебедева, одному отраслевому институту во Фрязино, и одному институту Министерства обороны, который возглавлял академик Берг.

Я попал на эту работу, как говорится, в нашей стране с самого начала. И мне повезло, что моими руками был сделан первый советский транзистор с ПН-переходами 5 марта 1953 года.

Альберт ЛИХАНОВ: Это и было результатом того, что вы не уходили домой, ночевали здесь?

Жорес АЛФЕРОВ: Ну, это позже, позже. Тогда я просто работал до 12 ночи, до 11. Это такой стиль физтеховский. А ночевал я здесь вот почему. Я получил место в общежитии молодых специалистов Академии наук, и дом наш был на Московском проспекте за Парком Победы. Ехать нужно было на двух трамваях, и уходило на это много времени — час тридцать, час сорок. И я решил, что это совершенно бездарная трата времени. И я спросил Владимира Максимовича, своего заведующего: можно я принесу раскладушку и буду спать у вас в кабинете? Он сказал: пожалуйста. Я так и сделал. И вот, наверное, год или полтора я, в основном, жил в институте. Это было очень удобно. Когда народ расходился, можно было совершенно спокойно работать, экспериментировать. Правда, иногда бывали такие накладки. В то время нужно было вешать номерок у нас при явке на работу, и я иногда, засидевшись очень поздно, просыпал. Обычно один лаборант приходил и будил меня, а бывало, что он опаздывал, и тогда в этот день я тоже опаздывал повесить номерок, ну, и, естественно, должен был писать объяснительную записку, почему я опоздал на работу – хотя с работы-то и не уходил. Видите, я такой человек малосообразительный: только после одной или двух этих объяснительных записок я понял, что можно же пойти в 12 ночи, повесить номерок, потому что в это время эти доски открыты, и спать спокойно, сколько тебе влезет. Ну, когда я об этом открытии рассказал своим товарищам, они все стали просить меня делать и за них, и наш сектор стал самым дисциплинированным в институте.

Альберт ЛИХАНОВ: Жорес Иванович, вы помните фильм «Девять дней одного года»? И как вы к нему относитесь?

Жорес АЛБЕРОВ: Очень хорошо.

Альберт ЛИХАНОВ: Тамошние физики, их самоотверженность – это все на самом деле так было?

Жорес АЛФЕРОВ: Конечно.

Альберт ЛИХАНОВ: Судя по вашим рассказам, это все жизнь и правда?

Жорес АЛФЕРОВ: Конечно.

Альберт ЛИХАНОВ: Скажите — не только в физике, вообще в жизни, в других ее сферах, особенно сегодня, когда так много смутного для молодых, какие качества вы бы считали самыми важными в начале жизни?

Жорес АЛФЕРОВ: Ну, настойчивость, упорство для достижения поставленной цели, безусловно, важны. Но я бы обратился, конечно, к тому, с чего мы начали нашу беседу, — это воспитание нравственности. В общем, это самое главное. Я думаю, что сегодня вообще чрезвычайно важно оценивать с нравственных позиций очень многое – что делают власть предержащие, что делают люди, занимаясь своей работой в других областях, в том числе и научные сотрудники. И не случайно ведь манхэттенский проект в США и советский атомный проект обсуждается в литературе, в том числе с нравственных позиций: как и почему физики могли заниматься таким ужасным делом? И я думаю, что в нравственном смысле участие в обоих проектах можно довольно легко и просто объяснить. Я думаю, что это самое главное сегодня для кого угодно – для физиков, химиков, лириков, для детей и взрослых. И думаю, что очень важна здесь, конечно, правда. Правда в наших рассказах для детей – что и как это было. Раньше мы очень много врали с одних позиций, а сейчас врем с противоположных позиций.

Альберт ЛИХАНОВ: И не меньше.

Жорес АЛФЕРОВ: Я думаю, что сейчас жить нравственному человеку труднее, сложнее, чем это было в советское время при всех при всем том негативном, что было тогда. Тогда, по крайней мере, высокая нравственность проповедовалась, и ее можно было все-таки как-то реализовывать. Сегодня молодежь нашу мы не воспитываем с нравственной точки зрения. Акценты ценностей меняются. Это, сожалению, стало всеобщим. Мне некие молодые коллеги говорят: Жорес Иванович, да вы живете в другом мире, вы просто не знаете реалий жизни.

Альберт ЛИХАНОВ: Может быть, наоборот, как раз нужно помнить о нормальном мире… Вы же поступали в электротехнический институт без блата и взяток, правда?

Жорес АЛФЕРОВ: Конечно.

Альберт ЛИХАНОВ: Приходили в Институт Иоффе, вам помогали добрые люди, но это не было каким-то типом коррупции, связей, какого-то патернализма. Это была ваша воля, ваше желание. И многие люди состоялись благодаря этому стартовому равенству. Сегодня равенства стартового практически нет.

Жорес АЛФЕРОВ: И более того. Чем дальше, тем мы больше и больше предпосылок создаем для того, чтобы его не было. Скажем, очень многие удивляются, что в нашем научно-образовательном центре обучение бесплатное. Хотя нам очень непросто, потому что финансовое положение сегодня, заработная плата сотрудников там крайне низкая.

Альберт ЛИХАНОВ: Я уверен, что в вашей личности наука и просто жизнь, быт – это все воедино слитое. Нет разделения, когда Жорес Иванович, высоколобый исследователь, и нужно его еще специально переключить на какую-то новую волну, чтобы он был просто человеком, который идет, едет, заходит в магазин, разговаривает с людьми, дома с сыном говорит. Вот скажите, как переливаются одни качества из одной части вашей жизни в другую часть?

Жорес АЛФЕРОВ: Я просто не знаю. Это все одна и та же жизнь. Я хочу сказать еще раз, уж если вы спрашиваете, что практически всем я обязан своей семье. И, может быть, школы у меня были хорошие. И с учителями мне везло. Моя первая учительница в первом классе был потрясающий человек. Анна Михайловна Сосунова. Это было в Новосибирске. Мы жили в гостинице, квартиры не было, 1 сентября брат, который на шесть лет старше меня, пошел в школу. Мама решила, что одному мне в гостинице будет скучно, она тоже занята делами, и отвела меня в ближайшую школу и попросила, чтобы меня взяли. Я плакал, не хотел учиться ни за что на год раньше, там с 8 лет учились, а мне было семь. Но она меня отвела, уговорила меня и попросила принять на некоторое время меня в школу, пока нам дадут квартиру. И вот я попал к Анне Михайловне Сосуновой. Это вообще редкий человек. Она окончила Бестужевские курсы в Петербурге и уехала учить детей в Сибирь. В то время ей было уже около 50, когда вот я к ней попал. Ей единственной разрешали жить при школе в служебной квартире и учить только первый класс. Тогда было правило, что получаешь первый класс и до четвертого его ведешь. А для нее чрезвычайно важно первоклашек получить, заниматься с ними и, как говорится, дать им дорогу дальше. Тогда не было школ продленного дня. Но мы, окончив занятия, сбегав домой, — это было не очень далеко, — перекусив, шли обратно в школу, готовили уроки вместе, играли с ней вместе, и потом шли уже, часиков в шесть-семь вечера домой. И когда через два месяца мы получили квартиру и мама хотела меня из школы забрать, то я опять плакал навзрыд, потому что я уже хотел учиться. И я помню просто, как мама пришла к Анне Михайловне и она ей сказала: вы знаете, и семилетний мальчик – это уже личность, и с его характером, с его желаниями нужно считаться. Я думаю, что ему нужно остаться учиться с нами.

Альберт ЛИХАНОВ: Жорес Иванович, в вашей жизни, вы не только исследователь, вы еще и учитель для новых, молодых физиков. Вот как ваш предшествующий ученический опыт вы использовали в своей работе, учителя?

Жорес АЛФЕРОВ: Кто его знает? Тут трудно мне ответить. Понимаете, я в общем преподавать начал относительно рано – в 60 году, на полставке в электротехническом институте, потому что мне было интересно обучать вот этой новой физике, которая появилась благодаря открытию лазеров прежде всего. И, как говорят, я был тогда, наверное, на два часа умнее своих студентов. Если я им излагал все, что подготовил, не за два часа, а за час пятьдесят, последние десять минут были для меня очень трудными. Я не мог идти дальше…Ну, я повторял кое-что снова. Вот. И впоследствии всегда я понимал, как чрезвычайно важна подготовка… Понимаете, вот тут такая вещь еще. Она специальная. Так получалось, что либо у нас готовили хороших теоретиков, иногда экспериментаторов, либо технологов, которые плохо знали высокую науку. А чрезвычайно важно, чтобы специалист был человек универсальный. И в физике полупроводников технология, приготовление материалов, объектов для экспериментального исследования чрезвычайно важна. Ее нельзя поручать: вот ты там пойди, сделай, мне принесешь. Поэтому я создал базовую кафедру электроники. И одной из целей этого было как раз научить молодежь настоящей физике и настоящей технологии. Чтобы они знали и то, и другое, и чтобы они могли широко применять свои знания на практике. Этой кафедрой я заведовал много лет. И она дала очень много, конечно, и Институту. И вот это было целью моей. Должен сказать, что я в то время особенно не задумывался о том, о нравственной стороне, хотя дело сделано важное – мы создали систему, открыли дверь в науку, помогли ее открыть многим молодым.

Альберт ЛИХАНОВ: Давайте подведем некий итог. Анализируя свою молодость, свое преднобелевское состояние, свое ученичество и свой академизм, какие качества вы считаете главными для каждого начинающего человека, что он должен в себе воспитать, какие правила жизни? Может быть, даже чисто бытовые какие-то черты характера?

Жорес АЛФЕРОВ: Кто его знает? Очень трудные вы мне вопросы задаете…

Альберт ЛИХАНОВ: Ну, вы трудоголик, вы работали…

Жорес АЛФЕРОВ: Почему трудоголик? Я вообще обожаю много разных вещей других. Я летом ездил – тогда это было просто – на юг. Одними из первых мы стали в лаборатории заниматься подводным плаванием. Еще ничего не продавалось, мы сделали сами в лаборатории маски, ласты, подводные ружья. Мы занимались спортом. В воскресенье совершали кольцо на велосипедах, ехали по Приморскому шоссе и возвращались по Выборгскому или наоборот. Это 150 километров. В воскресный день — это великолепно. На велосипедах ездили в Карелию, в Эстонию, мы ходили в горы…

Альберт ЛИХАНОВ: Это все были физики?

Жорес АЛФЕРОВ: Конечно, физики. Группа из нашей лаборатории, из соседних лабораторий. У нас был здесь великолепный кукольный театр свой, из наших сотрудников. Институт был закрытый, и мы не имели права устраивать вечера, на которые можно позвать посторонних. Поэтому это все делалось в Институте у нас и все, как говорится, своим коллективом.

Альберт ЛИХАНОВ: Это было продолжение физики, или отдых от физики?

Жорес АЛФЕРОВ: Это была составляющая часть нашей жизни. Нужно же и отдохнуть. И потом, естественно, мы не были никакими не от мира сего учеными, мы интересовались очень многим.

Альберт ЛИХАНОВ: Вы создали центр для молодых исследователей, очень много сил в него вложили. Наверное, при этом вы все-таки помнили себя, как вы шли?

Жорес АЛФЕРОВ: А я в каком-то отношении прагматик. Я просто увидел, как падает престиж научного работника, особенно в естественных науках, физике в частности. И нам все труднее и труднее завлекать на наши базовые кафедры, которые мы уже создали, не одну, талантливых школьников. И поэтому возникла идея создать школу при физтехе, физико-техническую школу. А дальше решили, что под одной крышей должны быть и наши кафедры, и наша школа, и лаборатории, если можно. И они должны взаимодействовать между собой. И тогда больше ребят пойдет в науку, и проблемы кадровые у нас будут решаться легче.

Альберт ЛИХАНОВ: И это получилось.

Жорес АЛФЕРОВ: В общем – да. Хотя, конечно, окружающая-то среда влияет очень сильно, и у нас примерно половина наших выпускников идет учиться на наши базовые кафедры, из этой половины, наверное, половина приходит потом на работу к нам, и очень многие идут для того, чтобы получить просто и диплом, и ученую степень в Институте Иоффе, который очень широко известен в мире. И уехать потом.

Альберт ЛИХАНОВ: Уехать?

Жорес АЛФЕРОВ: Да, очень многие уезжают. Сегодня, — это уже совершенно другая тема разговора, — одна из самых больших трагедий нашей науки, что у нас исчезло чувство нужности. Наши результаты не востребованы здесь, они востребованы в западных лабораториях.

Альберт ЛИХАНОВ: Жорес Иванович, вас лично зазывали, простите меня?

Жорес АЛФЕРОВ: Много раз.

Альберт ЛИХАНОВ: Но вы же не поехали?

Жорес АЛФЕРОВ: Не поехал.

Альберт ЛИХАНОВ: А почему? Ведь не только потому, наверное, что вы занимали здесь большие посты и были известной фигурой. Наверное, что-то еще было? Опять же из области нравственного?

Жорес АЛФЕРОВ: Ну, потому что это просто моя страна, мой Институт, моя Академия наук. Я здесь нужен. Понятно, почему не поехал, Господи. Самая большая трагедия сейчас – это то, что мы не очень нужны. Мы, как говорится, нужны, может быть, для того чтобы поговорить, мол, и наука у нас тоже имеется. А по делу, по делу – это ужасно, с этим, на самом деле, я просыпаюсь и засыпаю.

Альберт ЛИХАНОВ: Не будем заканчивать в такой минорной интонации. Жорес Иванович, все-таки подводя итог нашей беседе, можно утверждать, что наука и нравственность – это вовсе не расходящиеся понятия, а напротив, одно должно укреплять другое, и это все единое целое, какое-то фундаментальное целое, которое строит человеческую личность, строит коллективы вот таких исследователей, какие работают в вашем Институте.

Жорес АЛФЕРОВ: Наука – вообще главное в жизни человечества. Все, чем располагает современное человечество, оно все получило от науки. Причем здесь очень важно, — об этом иногда не думают, — что современная наука очень молода, она ровесница нашего города. Современной науке всего 300 лет, потому что до Ньютона, может быть, чуть больше, до Лейбница, Эйлера, в средневековье не наука была, а только накопление экспериментальных фактов. Современная наука же возникла 300 лет назад, и она изменила мир. Ну, и я думаю, что в подавляющем большинстве случаев движителем, конечно, была всегда просто любознательность, и основная задача науки в конечном счете – добыча знаний, поиск истины, что тоже очень важно. Религию и науку объединяет, что и то, и другое – поиск истины. В религии это основано на вере, в науке это основано на добыче знаний, эксперименте, проверке. Но объединяет то, что на самом деле и там, и там, в основе, в принципе лежат высокие нравственные идеалы, нравственность.



Беседа опубликована в газете «Трибуна» 20 мая 2004 года.