Вдохновенность - Беседа Альберта Лиханова с Вячеславом Зайцевым

Когда-то люди, шившие одежду, назывались портными. Портные есть и теперь. Но одежду придумывают не они, а особые художники, которых называют модельерами. Фантазия, изобретательность, творчество модельеров самого высокого класса сродни мастерству художников, инженеров-конструкторов. Ведь их творчество – это удивительная фантазия, Один из самых знаменитых отечественных модельеров-конструкторов – Вячеслав Михайлович Зайцев, давно и прочно завоевавший уважение и авторитет в родной стране. Он, например, лауреат Государственной премии Российской Федерации. Вячеслав Михайлович признан и в столице моды Париже – он почетный гражданин этого города. А еще он просто яркая личность, человек удивительных поступков и самый настоящий поэт.

Альберт ЛИХАНОВ: Вячеслав Михайлович, в мировой литературе есть такая тема классическая — "путь наверх". Вспомним Стендаля, Бальзака. Есть американский роман, который так и называется – "Путь наверх". Сегодня можно, наверное, сказать, что вы этот путь прошли. Но хотелось бы с самого начала, с вашего детства, посмотреть, как это все происходило. Расскажите про ваше детство, про ваших родителей, про маму.

Вячеслав ЗАЙЦЕВ: Родился я в 1938 году, до войны. К счастью, у меня есть одно качество, которое дало мне возможность оставить в памяти только самое лучшее, отбросив худшее. Так что детство у меня было уютно светлым, несмотря на нищету, в которой мы жили, — собственно, почему нищету, мы ведь все так жили тогда. Вспомните довоенное время, а особенно время послевоенное. Я помню себя, наверное, где-то начиная с пяти лет. Мне было три года, когда отец ушел в армию, это был 41 год, я остался с мамой, еще был брат со мной, который на пять лет меня старше.

Вот такое светлое воспоминание. Мама работала уборщицей-прачкой во время войны, одно время в госпитале, и я был как бы ребенок двора. Меня, маленького, расхватывали соседские бабушки, мамы, и вот тепло, которое я получал от этих людей, — оно осталось у меня в памяти. Может быть, поэтому я несу любовь к людям. Несмотря на тяжелейшие условия я испытал огромную радость общения с добрыми, светлыми, милыми людьми.

Альберт ЛИХАНОВ: Замечательное свойство детства – отбрасывать все тяготы и трудности и оставлять только светлое, доброе.

Вячеслав ЗАЙЦЕВ: Потому что мы живем воспоминаниями детства. Жизнь была как в обыкновенной тогда пролетарской семье среднего достатка. Мама получала то ли 225, то ли 22 рубля, я сейчас не помню, это было после реформы – нищенскую зарплату. И я помогал ей уже с семи лет. Она меня заставляла убирать, ходить в магазин, готовить обеды, и гладить белье, то есть помогать ей по дому с раннего детства. Поэтому труд вошел в меня вместе с моим детством. И я по сей день сохранил эту любовь ко всякой работе.

В нашем огромном дворе в городе Иваново, был огромный, как зал, двор – 24 подъезда, 207 квартир. Наша – в первом подъезде, первый этаж, первая квартира, в самом углу. Мы жили в маленькой коммунальной квартире с соседями. У нас была 12-метровая комната, у них там, у соседей, может быть, 14 метров. Был чуланчик, где жил какой-то старый человек, непонятный, кто-то, кому-то принадлежащий, – я сохранил страшное воспоминание о его присутствии там. И кухонька метра четыре. Вот так мы жили. И несмотря на это я в первом классе получил премию за исполнение песни – три метра сукна на школьную форму, поскольку уже с детства я был как бы проникнут удивительной страстью к такому максимальному самовыражению своих способностей: я пел, танцевал, декламировал стихи, мама меня всему этому обучала. И я готовил себя, чтобы быть артистом театра оперетты, потому что в Иванове, в нашем любимом городе, был самый лучший театр в то послевоенное время – театр оперетты.

Альберт ЛИХАНОВ: Мечтаний тогда о нынешней вашей профессии не было?

Вячеслав ЗАЙЦЕВ: Какая там нынешняя профессия – я даже не думал об этом. Я вообще никогда не рисовал. Это все случайно произошло, потому что мама желала, чтобы у нее родилась девочка. А родился мальчик. Но меня воспитывали в лучших традициях, как воспитывают девочек, – хозяйка по дому. Мама заставила меня научиться вышивать. Когда я научился – это уже было в классе 6-7-м – для того, чтобы сделать рисунки для вышивки, мне нужно было цветочки рисовать с натуры. Мы с моими друзьями, подругами носились по вечерам на газоны, рвали цветы и утром делали рисунки. Это у нас было такое всеобщее увлечение. И когда я закончил семь классов, — было вполне естественно, что десять классов мне не дадут закончить, — пришло время идти получать профессию. Дело в том, что отец мой был в плену, и хотя бежал из плена, снова воевал, дошел до Берлина, когда вернулся, его забрали, и я был сыном изменника родины, я никуда не мог пойти после семи классов. Я мечтал попасть в индустриальный техникум, потом в летное училище, музыкальное училище – нигде не пустили. Только в химико-технологический техникум я сумел поступить, на факультет прикладного искусства.

Альберт ЛИХАНОВ: Это все в Иванове?

Вячеслав ЗАЙЦЕВ: Это все в Иванове. Я поступил на факультет прикладного искусства, и удивительно – сдал экзамены на две буковки "д". Я думал – двойка, но оказалось, что я единственный сдал на пятерки. Блестящее обучение, четыре года радость творчества, радость сопричастности к искусству, и радость музыки, потому что я пел в самодеятельности, был первый парень на деревне, все вальсы, вальсы-бостоны открывал в нашем техникуме, в зале для танцев.

Альберт ЛИХАНОВ: Иваново – это же город невест. Там парней всегда не хватало.

Вячеслав ЗАЙЦЕВ: Да, столько замечательных девчонок было, партнерш, это вообще фантастика. Я выходил с одной, потом появлялась вторая, потом третья, мне это безумно все нравилось, то есть я жил наполненной жизнью несмотря на то, что мы жили очень бедно. Но этого не было видно, потому что тогда все жили так. И так случилось, что я закончил блестяще техникум, с отличием, мне была предоставлена хорошая перспектива в Иванове работать, на текстильной фабрике. Но у меня была привилегия, меня послали в Москву в числе пяти процентов от выпуска – тогда была такая практика – послали в Москву в текстильный институт. Я приехал туда, окрыленный.

Альберт ЛИХАНОВ: Зачислили без экзаменов?

Вячеслав ЗАЙЦЕВ: Нет, два экзамена – живопись и рисунок нужно было сдавать. Я приехал туда, совершенно окрыленный возможностью оказаться в центре Советского Союза, в столице нашей Москве. Я приехал, а общежития не дали, жить негде. Благо когда я был мальчишкой и когда я учился еще в техникуме, я познакомился с женщиной – продавщицей цветов, и к ней приходил помогать по саду, и она мне позволяла как бы рисовать эти цветы. И она, когда я уезжал, сказала: Славочка, навести, пожалуйста, моих – сын там живет, в Министерстве легкой промышленности работает, и передай привет. Я пришел передать привет и сказал: вот такая ситуация, мне негде жить. Они говорят: хорошо, ладно, живи у нас, будешь помогать ухаживать за детьми, — двое детей маленьких, — и будешь тут жить. Там комнатка была, четыре метра, две кроватки стояли, и между ними на полу я спал. Помогал по дому, занимался хозяйством, ничто не пугало меня, потому что я был переполнен энергией, любил все живое, темперамент просто пер из меня.

Полтора года я прожил в этом доме совершенно замечательно. Потом мне дали общежитие. В одной комнате четыре человек, все разные, все чужие, какая-то жуткая, не моя, атмосфера. Не было теплоты в отношениях, не было дружбы. Еще у меня украли все работы там, выкинули мои архивы, от техникума оставшиеся, – великолепные альбомы, рисунки. Когда общежитие чистили перед каникулами, мы работали на стройке, а несколько человек остались в общежитии. Я приезжаю, смотрю – выкинули все мое! У меня аж температура до 40 поднялась. Я объездил кучу помоек, не нашел. Так что все архивы исчезли с моими работами по текстильному рисунку. Но неважно, я отработал, отжил, вернее, почти год. А потом женился. Женился как-то необычно, неожиданно.

Альберт ЛИХАНОВ: Во сколько лет?



Вячеслав ЗАЙЦЕВ: Мне был 21 год. В 60 году родился Егор, началась жизнь сложная, наполненная самыми разными переживаниями и унижениями со стороны тещи. Но в то время я начал активно работать, надо было искать возможность зарабатывать и содержать семью, потому что мы оба были студентами. Родители не помогали ни мои, ни ее. Поэтому надо было крутиться. Я начал работать в редакциях, в журналах спортивных, делал костюмы для спортсменов. В общем где только мог, подрабатывал.

Альберт ЛИХАНОВ: Но все-таки это уже было в вашем новом русле.

Вячеслав ЗАЙЦЕВ: Да! То есть я как бы учился и параллельно начал рисовать, подрабатывать, давал уроки, кстати, по рисованию. Но самое, пожалуй, светлое воспоминание у меня о моем студенчестве – это то, что я для себя открыл историю костюма. У нас был педагог Раиса Владимировна Закаржевская, удивительно интеллигентный человек, высокоэрудированный и с блестящими манерами, то есть человек, который совершенно очаровывал своим присутствием. То есть она вызывала восхищение вот этой тишиной вкуса. Знаете, говорят: вкус молчалив, кричит безвкусица. Эта тишина наполняла, когда она присутствовала, заполняла зал. А я тогда был как раз тот самый элемент безвкусицы: я орал, на мне все кричало, потому что я тогда научился шить, у меня была оранжевая рубаха, вельветовые штаны какие-то красные, черте что, вот как сейчас сижу приблизительно.

Альберт ЛИХАНОВ: Ну, раз вы сами говорите, как сейчас, как вы это оцениваете?

Вячеслав ЗАЙЦЕВ: Я оцениваю потрясающе. Знаете, это, видимо, не столько молодость души, сколько протест. Я всю жизнь протестовал. Я не понимал, почему я это делаю. Я не хотел сливаться с толпой. Мне мешала унылость и какая-то беспросветность толпы…

Альберт ЛИХАНОВ: Может быть, таким образом ваш темперамент выражается?

Вячеслав ЗАЙЦЕВ: Вполне возможно. Знаете, это началось только с того времени, когда, во-первых, я жил в мире цветов, я уже тогда получил радость восприятия красоты через цветы. С другой стороны, когда учился в институте, я открыл для себя тайны народного творчества, народного искусства, народного костюма, национальных традиций. Там ведь вакханалия цвета! Я всегда не мог понять, почему раньше, в 19, 18 веках крестьяне одевались в такие сочные одежды, яркие, а мы, уже цивилизованные люди, прячемся в какие-то унылые, какие-то бесцветные, какие-то беспросветные, ущербные цвета и формы. И поэтому это был своеобразный протест. Я понимаю, что я вызывал возмущение, на меня кричали, говорили гадости в спину.

Альберт ЛИХАНОВ: Тогда легко было под ножницы попасть, существовал термин – стиляга. Вспыхивали скандалы, останавливали ребят в слишком узких брюках, разрезали их…

Вячеслав ЗАЙЦЕВ: Сперва разрезали брюки-дудочки, потом срезали клеш, бубенчики. Все это было. Я прошел это время…

Альберт ЛИХАНОВ: А вас коснулось это поветрие? Оно же к моде не имеет отношения?

Вячеслав ЗАЙЦЕВ: Меня это не коснулось, потому что я уже делал моду сам. Я уже корректировал свой стиль, я молод был, поэтому была возможность экспериментировать. Не было денег, средств, но было желание. Поэтому все из ничего делалось, из сатинов, вельветов, из самых дешевых подручных материалов. Я шил, помню, целую серию, огромную серию рубах, за месяц по две рубахи с аппликациями, церкви, какие-то рожи придумывал, из сатина вырезал на черном фоне, цветные всякие композиции. Потом все это подарил иностранцам с автографом.

Альберт ЛИХАНОВ: Вот все-таки когда заканчивали институт, была бедность, вы, наверное, все-таки подрабатывали тем, что шили кому-то?

Вячеслав ЗАЙЦЕВ: Я не шил, я консультировал. Дело в том, что я шил для себя в основном, но никогда не шил на кого-то, потому что мне это было не так интересно. Потому что я мог сделать гораздо больше: я мог вылепить форму. То есть я работал конструктором. И, естественно, принимал заказы, позже работал и в театре, в кино и везде, где только возможно, я старался подработать. Потому что зарплата, которую я получал после окончания института, — 90 рублей. После института три года на фабрике отработал, потом поступил в Дом моделей на Кузнецкий мост, общесоюзный, 90 рублей. Потолок был 130 рублей, это уже старший художник, ведущий художник. А я еще тогда был молодой. Поэтому, естественно, надо было выживать, поэтому работал я с утра до вечера, если можно так сказать. То есть у меня было достаточно много сил. Но, как говорится, за силу никто не платил, надо было максимально самовыражаться.

И вот в 79 году я как-то неожиданно для себя стал что-то записывать. Никогда специально поэзию не читал, не писал и не интересовался, потому что всю жизнь рисовал, проникая в тайны своего дела, но вот написалось о самом себе.

Охваченный заботами мирскими,

потуже вожжи натянув,

с утра до вечера,

порой до поздней ночи,

сгораю по частям.

Сгораю весь, сгораю,

но не тлею,

и утешенье, что пылаю.

К костру, как к очагу,

на свет спешат мои друзья.

Мы вместе, да и порознь

вкушаем сладости тепла.

Согреты одновременно

друг от друга,

мы счастливы.

Этот миг блаженства, умиротворения –

то топливо, что не дает костру угаснуть,

что силу придает, уверенность и смелость.

Горит костер, пылает пылким пламенем.

Благодарю судьбу.

Альберт ЛИХАНОВ: Спасибо. Это стихотворение многое объясняет в вас. Наверное, основание всему – это ваша энергетика, ваше желание. Правильно?

Вячеслав ЗАЙЦЕВ: По всей вероятности, да. Вот еще одно мое стихотворение. Оно обо мне.

Борюсь с собой

и за себя борюсь.

Борюсь, чтоб то,

что даровал мне Бог,

мог людям я отдать

все без остатка.

И смысл жизни

вижу в этом.

Писал я ранее о том,

Что жизни смысл

я вижу в стремлении отдачи

постоянной.

То истина, то свято для меня.

Но получать извне

хочу я тоже.

Лишь только для того,

чтоб вновь отдать.

И в этом замкнутом кольце

хочу я жить.

То есть в этих излияниях души была обозначена моя программа. Эти формулы складывались во мне, когда у меня был трагический период в жизни, когда не мог рисовать, у меня умирала мама, я ушел из официальной моды, я был потерян для общества. И в это время у меня вдруг возникли стихи, вот эти слова, которые помогли мне выжить.

Природа щедро одарила меня

любовью к красоте.

Я переполнен.

Кто ж мне поможет

сосуд прекрасный осушить?

Его б наполнил тотчас я,

чтоб жажду красоты

мог утолить один, другой и третий.

Хватит всем.

Понимаете…

Альберт ЛИХАНОВ: Вячеслав Михайлович, все-таки людей, наполненных красотой, немало. Однако вы выделяетесь среди многих. Я вот хочу просто немножечко понять и препарировать вот это созревание ваше, первый этап. Давайте все-таки вернемся к маме. То, что вы, или она вас научила делать все, ничего не чураться, ничем не брезговать – это, наверное, в соединении с яростным желанием реализоваться, было очень важным?

Вячеслав ЗАЙЦЕВ: Это, пожалуй, самое главное. Вы очень хорошо сказали относительно того, что для меня ничто не представляет проблемы. Я делаю все сам абсолютно. Почему памяти мамы я сейчас посвящаю свои коллекции? Потому что если бы не она, я бы не смог быть таким, потому что она вселила в меня огромную веру и в труд, и в людей. Как бы ни было плохо, все равно надо уважать людей, какими бы они ни были, помогать людям. Дающему да воздастся. И Бог всегда ограждает меня от неприятностей, в самые тяжелые минуты я ощущаю его силу. Я ему постоянно воздаю благодарение, потому что мне самому непонятно, как в этом тяжелом времени, которое я прожил в прошлом веке, до 50 лет, я мог выжить, когда все было против меня, когда моя индивидуальность мешала реальности бытия, то есть когда со мной начинали бороться. В 63 году я показал первую коллекцию, которая казалась скандальной для Советского Союза и интересной для Европы. Западная пресса активно стала писать, что появился художник, который стал явлением для России. Журналы "Лайф", "Лук", "Штерн", "Пари матч", "Вог", то есть крупнейшие журналы мира дали огромные публикации в то время, в 60-е годы. Ко мне стали приезжать люди с Запада.

Альберт ЛИХАНОВ: И на вас началась атака?

Вячеслав ЗАЙЦЕВ: Да, атака. И в КГБ меня вызывали, и следили, десять лет контролировали меня.

Альберт ЛИХАНОВ: Это совпало с тем кризисом, когда мама умерла?

Вячеслав ЗАЙЦЕВ: Нет, это позже было.

Альберт ЛИХАНОВ: А вот все-таки вернемся к тому кризису. Вы еще не были так знамениты, даже вот так конфликтно знамениты. И у вас терялась опора, уходила мама. Что это было, как это вы переносили, как вы вышли из этого кризиса?

Вячеслав ЗАЙЦЕВ: Это был самый тяжелый период моей жизни, пожалуй. Это был 78 год, мне 40 лет, я ушел из официальной моды, поняв бессмысленность своего существования там, поскольку я понял, что все, что я делаю, все равно никогда до народа не дойдет, потому что это было непозволительно: мы делали красоту, а промышленность выпускала три дырки – два шва, вы помните, саркофаги с кусками меха на плечах и так далее, какие-то мужские обсоски из фланели, из какого-то там драпа.

Да, еще в то время открыли эмиграцию в Израиль, и кто-то кинул такую "утку", что Зайцев уезжает в Израиль. От меня отвернулись все мои друзья. С моей татаро-монгольской физиономией в Израиле смешно было бы, конечно, быть.

Но так или иначе это было ощутимо и страшно. У меня есть маленькая такая поэтическая заметка. Я в свое время жил возле метро "Библиотека Ленина", была такая смешная квартира двухкомнатная, мне старушка одна подарила в обмен на мою однокомнатную, из уважения ко мне, ей не нужна была двухкомнатная, — и вот осталась от тех времен такая интересная, на мой взгляд, и отражающая мое состояние запись:

Я в одиночество вхожу,

дверь открываю.

Спешу зажечь тепло,

что излучает мой фонарь.

Поток его лучей

спешит меня согреть и успокоить.

Знаю я один, как это тяжело.

Мне тяжело, другому, видно, также.

Но это ведь другой.

Он одиночество души моей

понять лишь только внешне сможет.

Уйдет – останусь вновь один,

и все сначала.

Так, видно, Бог

предначертал мне этот путь.

Смирюсь – и буду жить.

Альберт ЛИХАНОВ: Значит, вы прошли одиночество?

Вячеслав ЗАЙЦЕВ: Да. Это было жутко.

Бегу от одиночества,

бегу, бросаясь голову сломя.

Где мне найти пристанище?

Где обрести покой хотя б на время,

совсем чуть-чуть,

чтобы в тепле и доброте купаясь,

мог сил я накопить.

Они нужны мне очень.

Расходую активно, но чаще без отдачи,

а двигатель не вечен.

Предчувствие, что мой родник иссякнет,

не тяготит меня. И все ж –

без топлива мертва машина.

Альберт ЛИХАНОВ: Вы человек – по темпераменту, по характеру – совершенно не одиночества, то есть вам, наверное, было втройне тяжело? И как вы это преодолели?

Вячеслав ЗАЙЦЕВ: Через дело. Вы знаете что, мне тогда помог Тяжельников Евгений Михайлович. Я ушел из официальной моды, Министерство легкой промышленности для меня закрылось. Все входы в индустрию, в которой я отработал шестнадцать лет, перекрыты. Я всегда был как красная тряпка для министерства, я всегда просил и требовал от министерства реализации идей моих художников, моих коллег, которых было 60 человек, я был художественным руководителем Дома моделей на Кузнецком мосту. Но все было закрыто. И вот Евгений Михайлович меня пригласил, перед Олимпиадой почти уже. Как он узнал, я не знаю. Мы с ним очень хорошо поговорили, и он мне сказал: "Слава, не куксись. Хочешь на телевидении работать – иди на телевидение". Пошел на телевидение, там мне предложили программу не по моему назначению, вернее, не по моей профессии, и условия очень были примитивные. Я отказался. Тогда Тяжельников сказал: "Хорошо, иди в ателье. Служба быта". "Ой, — я говорю, — это интересно".

Я ушел в ателье, и Тяжельников заставил меня писать книгу с журналистами, заставил меня, чтобы я вступил в Союз художников, мастерскую выбил, дал работу – для Олимпиады делать эскизы костюмов. Мы делали церемонию открытия Олимпиады. То есть он меня воткнул в эту жизнь. Причем, по сей день мы друзья огромные, я благодарен ему и его жене, потому что они меня очень согрели и оказали потрясающее внимание и поддержку. Он мне практически помог…

Альберт ЛИХАНОВ: Но вы ведь тоже очень многим помогаете. Тут есть какая-то косвенная, Божеская благодарность в ответ на благодарность?

Вячеслав ЗАЙЦЕВ: Конечно, безусловно. Я помогаю, пожалуй, больше, чем получаю. Я малейшую благодарность, благодать, которую мне ниспосылают люди, стараюсь максимально возвратить, потому что мне Бог очень много дал, я очень щедр. Я не боюсь отдавать, потому что чем больше я отдаю, тем больше я получаю, освобождается новое место во мне, куда я могу внести новую информацию, для того чтобы вновь отдать это все.

Альберт ЛИХАНОВ: Короче говоря, накануне вот тех событий вы, наверное, были похожи на птицу мощную, но крылья которой были подрезаны. И вот вы получили этот взлет. А дальше? Вот этот дом?

Вячеслав ЗАЙЦЕВ: И дальше служба быта. В то время, помните, служба быта, ателье – это были самые занюханные предприятия, которые считались несерьезными. Служба быта считалась вторичной отраслью. Я понял для себя, что служба быта – это значит служить человеку. А призвание художника-модельера – служить человеку. Когда я для себя это понял, у меня сразу все это расцвело другими красками. Я пришел на встречу с человеком, и понял, что я не хочу принадлежать всем вместе, я хочу принадлежать каждому в отдельности. Как раз служба быта обеспечивала мне эту возможность. Потому что когда я работал в системе легкой промышленности, я никого не видел, мы делали для всей страны, но никого я не видел в отдельности. А здесь я знал, что ко мне приходит заказчик, я на него работаю, доставляю ему удовольствие и сам получаю удовольствие и испытываю радость, оттого, что я как бы мог реализоваться, и человек счастлив от этого.

И вот 20 с лишним лет я работаю в этой системе. Погибли все дома модели страны, развалились почти все дома моды, единственный мой дом остался как оазис. Вероятно, в этом есть какое-то предназначение. То есть я совершил то, что должен был совершить в жизни, данной мне, дарованной мне свыше. Понимаете, чем ты щедрее, чем добрее, чем максимальнее ты воплощаешь себя в людях, тем больше ты раскрываешь у самого себя возможности для реализации. Люди понимают это и они к тебе идут.

Альберт ЛИХАНОВ: Вячеслав Михайлович, молодежь не очень понимает, что такое мода. Вообще давайте поговорим на такую тему: что такое хорошо одеться небогатому человеку, начинающему жить, как это можно делать сегодня. Что такое мода? Что такое, наконец, высокая мода? Наверное, это все разные понятия?

Вячеслав ЗАЙЦЕВ: Это разные понятия. Вы знаете, о моде в нашей стране трудно говорить. Я работаю 40 лет в этой индустрии, еще прежде были попытки определить слово "мода". Тогда была согласованность работы всех отраслей промышленности, завязывали химическую, текстильную, швейную, кожевенную, трикотажную – все промышленности, все, что связано с дополнениями в одежде. И был какой-то результат, хотя бы чисто визуальный. Это не значит, что все это появлялось в магазинах, но на совещаниях блестяще для правительства преподносилось.

Уйдя из этой промышленности, я ушел в систему службы быта, перестал заниматься модой, я стал заниматься созданием ассортимента одежды для людей, жаждущих прикоснуться к искусству одежды. То есть я не занимаюсь уже двадцать лет модой, я занимаюсь искусством одежды, пытаюсь разработать стиль, образ, имидж, как сегодня говорят, человека, который ко мне приходит. Естественно, в рамках возможного: у меня только есть ткани, есть головные уборы, есть какие-то аксессуары, могу подсказать. В целом все решить я действительно не смогу. Но могу подсказать.

Так что о моде в стране не хочу говорить. Это мощная индустрия, взаимосвязанная со всеми отраслями, которые участвуют в этом процессе. Это есть в Европе. Мы делаем первые шаги, первые попытки в новом обществе.

Что касается создания одежды для нормального человека среднего достатка, вы знаете, в общем-то все это зависит от самого человека, от его понимания смысла одежды в его жизни. Некоторые говорят, что, ну, мода, кому она нужна. Но вне моды нет человека. Человек либо старомодный, либо ультрамодный, либо современный. Другого не дано. Поэтому мне кажется, многое происходит от ханжества и какой-то доморощенности наших понятий о красиво одетом человеке. Прежде нельзя было хорошо одеваться, потому что это считалось дурным вкусом. Раз ты хорошо одеваешься, значит ты или фарцовщик, либо ты человек легкого поведения, либо еще что-нибудь, но ни в коем случае не нормальный советский человек. Поэтому все герои фильмов были такие – кепка, скомканная какая-нибудь куртка, драпированные на коленях штаны. Чем беднее одет герой, тем он положительней. Это образ, который особо культивировался.

Альберт ЛИХАНОВ: Ну, все-таки… Я, например, не могу вас представить бедным студентом или даже школьником – и неопрятно одетым.

Вячеслав ЗАЙЦЕВ: Никогда.

Альберт ЛИХАНОВ: А вот объясните такое. Раньше была бедность, сегодня много людей в бедности. И, наверное, от самого человека очень много зависит, как он одет, каков его вид. Но в этом, наверное, его еще жизненные амбиции заключены?

Вячеслав ЗАЙЦЕВ: Безусловно. Мы жили, как я уже говорил, очень бедно, но мама была прачка, у нас дома были всегда хрустально чистые подзоры, скатерти, простыни, наволочки, все было белоснежным, все хрустело. Помню, я с мороза снимал хрустящее подсиненное белье, нес в своих маленьких ручонках, маме бросал на стол, она гладила его утюгом с углями. И это рождало ощущение свежести. Почему я люблю белый цвет? Это опять-таки в память мамы, потому что все в моей жизни связано с белым бельем, которое мама стирала, я ей помогал, носил его, потом носил клиентам.

Знаете, я ненавижу деньги. Потому что меня деньги оскорбляли в детстве. Я когда приходил к маминому клиенту и приносил белье, какие-то там пять рублей с таким трудом люди отдавали, что мне было стыдно, что я эти деньги беру. Почему я сейчас так – не сейчас, а всю жизнь – боюсь денег и стесняюсь денег? Ощущение какой-то неловкости, неопрятности в отношениях, когда связано дело с деньгами. Когда мне говорят: "Сколько стоит ваш труд?", я боюсь ответить. Я считаю, что это вы должны сказать, раз я сделал, это вы должны оценить мой труд.

Это опять все память детства. Воспоминания стали сверхосновой моей жизни в дальнейшем.

Так вот, я говорю: человеку современному, среднего достатка достаточно иметь три белых сорочки, стирать их через день, брюки, которые обязательно через мокрую тряпочку с мылом пропаривать через денек, чтобы складочки были. Надо ботинок иметь три пары – зимние, осенние, ну, четыре пары, которые надо чистить и за которыми надо ухаживать, это тоже очень важно. Надо иметь один пиджак, или два пиджака, один черный пиджак для вечера, а для дня какой-нибудь твидовый, средний по стоимости ткани, какой-то жаккард, твид, пестроткань.

Альберт ЛИХАНОВ: Я хочу сказать вам спасибо за то, что вы, знаменитый кутюрье, такой простой рецепт прописали нашей молодежи.

Вячеслав ЗАЙЦЕВ: Элементарно. Плюс еще летом майку – одну черную, одну белую, одну, например, красную, цветную. Три майки – и достаточно. Не нужны всякие "понты", фирменные шмотки, не надо колоссальные деньги отдавать, совсем это не нужно. Я всегда удивляюсь – почему люди тратят колоссальные деньги и выглядят так безобразно. Потому что опять-таки отсутствие стиля, отсутствие воспитания. Часто говорят – как легко, мол, если имеешь деньги, хорошо одеться. Ничего подобного. Можно иметь много денег и очень плохо одеваться, потому что никто не знает азбуки моды, азбуки вкуса, никто этим не занимается серьезно. Это очень печально. Потому что все телевизионные передачи о моде, они смешны. Мне как профессионалу, смотреть это противно, потому что люди своим внешним видом не докажут состоятельность прежде всего. Потом мы не знаем, что они умеют делать. Это второе. И третье – то, что они показывают, отбирают на свой вкус, а это уже безобразие.

Альберт ЛИХАНОВ: Вячеслав Михайлович, дети много времени у телевизора проводят и видят бесконечные дефиле, этих длинноногих красоток. Многих это, мне кажется, сбивает с пути истинного, причем запудривают мозги. Скажем, у девочек сегодня мечта – стать моделью сначала, манекенщицей. Знаете, как-то у нас на Руси очень все быстро соединяется…

Вячеслав ЗАЙЦЕВ: Потом быстро оказываются на панели.

Альберт ЛИХАНОВ: Вот. Этот вопрос я и хочу задать. И некоторые, кстати, не возражают против панели. Вот давайте поговорим о высокой моде, об этих показах, об их значении. Какой они имеют смысл? Это, скорее, искусство, скорее театр, спектакль. За спектакль платят, покупают билеты…

Вячеслав ЗАЙЦЕВ: Да, ну, как на спектакли.

Альберт ЛИХАНОВ: Но это вовсе не мода.

Вячеслав ЗАЙЦЕВ: Это не мода, это даже не стиль жизни. Отнюдь не стиль жизни. К сожалению, у нас делают из этого стиль, но это очень неправильно, потому что человек, который сверхмодно одет, у меня вызывает порой неприязнь. Потому что я когда делаю свои новые образцы, то я стараюсь, чтобы они принадлежали всем вместе и каждому в отдельности. То есть чтобы каждый мог для себя взять какую-то одну деталь, но ни в коем случае не надевать на себя все, что я предлагаю. Потому что возможности достаточно ограниченные, но сказать надо много, поэтому мы стараемся максимально в эту модель от кутюр вложить максимум новых открытий – цвет, композиции цветовые, расстежка, форма воротника, ширина лацкана, пропорции, длины, новая система кроя. То есть все это по чуть-чуть, и складывается из этого стильный образ новой модели.

К сожалению, вот эти фейшенТВ, который стал очень популярен и который поначалу привлек внимание, очень извратили вкус. Я разъезжаю не только по России, но и по странам бывшего Советского Союза, ближнего зарубежья, где встречаюсь с моими друзьями и участвую в конкурсах, меня приглашают, чтобы провести семинары, проводить конкурсы, чтобы направить деятельность молодого поколения модельеров в нужное русло, — вижу печальную картину. Даже на Дальнем Востоке, где жрать нечего, где холод, люди выходят в каких-то целлофановых одеждах, из бумаг, какие-то бутафорные вещи, такой кич жутчайший просто. Я думаю – для чего, когда просто научитесь элементарно делать рубашку, маленькое черное платье, хорошую юбку, хорошие брюки. Научитесь этому для начала. Потом уже, когда вы познаете азы, тогда можно что-то придумать более сложное. Но, к сожалению, у нас мода ассоциируется с какими-то пакостными вещами. Это очень тревожит меня. Потому что это ведь очень сложно, потому что гораздо проще придумать, накрутить вокруг себя, нежели сделать самое простое. Как я уже сказал, что вкус молчалив, кричит безвкусица. Я всю жизнь мечтал почувствовать запах этой тишины, и только 40 лет спустя я наконец почувствовал, что я начинаю прикасаться к этой тайне совершенства. 40 лет работы! а у нас сегодня молодой художник выходит после института, а то и институт не заканчивает, насмотрелся журналов, вырезал, нарисовал, сдул откуда-нибудь, и он уже модельер, он уже кутюрье, черте что…и самое ужасное, что пресса клюет на это. Она открывает какие-то новые смешные имена, которые не что иное, как однодневки. Но из этого раздувают такие пузыри, что молодежь воспринимает как данность, как будто этому надо подражать. И это катастрофа. Потому что пресса, к сожалению, за редким исключением непрофессиональна в вопросах моды.

Я в Париж езжу с 88 года, считайте, шестнадцать лет почти. А последние восемь лет каждый месяц я в Париже, поэтому я имею возможность видеть и чувствовать, читать и знать, что происходит в модной прессе. Истина выглядит совершенно по-другому. Там оценивается качество работы художника. Не кто с кем пришел, кто что съел и кто кого зажал в углу, а именно почему происходит смена событий в моде, почему появляется то или иное направление, с чем связано появление воротника, цвета, застежки и так далее. Есть культура переложения идей художника для большинства людей, для большинства населения. Это есть школа, то, что у нас отсутствует.

Альберт ЛИХАНОВ: Вячеслав Михайлович, вы почетный гражданин Парижа. Такой редкостный чин. По-моему, больше нет у нас, русских, почетных граждан Парижа. Вот скажите нашим девочкам вы, признанный мэтр России, гражданин Парижа, что такое эти дефиле, что такое предложение своих фотокарточек в полуобнаженном виде на страницах газет. Девочка уже себя представляет на этом подиуме в мечтах, а оказывается где-то совсем не там, избрав ложный путь.

Вячеслав ЗАЙЦЕВ: К сожалению, сегодня появилось около моды огромное количество аферистов, оборотней, людей, которые обещают очень многое этим несчастным мамам с детьми. И мамы просто как бабочки на этот свет летят в надежде получить действительно нужное, должное и важное для ребенка. А в результате получается – элементарно обворовывают, как огромное количество существующих модельных агентств. Ведь чтобы выйти на подиум, нужно создать портфолио – пакет фотографий, где претендент снят в разных вариантах. Масса фотолабораторий, студий, которые делают эти портфолио, зарабатывают по 400, 600, 800 долларов за портфолио. А порой этот шаг влечет за собой другой, совершенно губительный. Поэтому, милые девушки, не будьте бабочками, не бросайтесь на огонь. Будьте очень внимательны и осторожны, потому что прежде чем принять предложение, продумайте, что за этим последует, не существует ли система контрактов, каких-то обязательств перед вами, перед этим агентством, что за агентство, его адрес, его возможности. Это все надо знать. Лучше уйдите в мир искусства, мир науки, мир техники, откройте для себя совершенно другие ценности. Не требуется такое огромное количество манекенщиц, не нужно такое огромное число моделей. Как правило, 90 процентов выходят на панель, продают себя. Масса агентств существует, которые просто продают девочек в наем. Там, где агентство содержит банк, уже совершенно ясно, для чего предназначены девочки и мальчики то же самое. Поэтому будьте очень осторожны, будьте очень внимательны к предложениям со стороны.

Альберт ЛИХАНОВ: И мне здесь кажется, есть один позитивный пример девочки Федоровой, которая, став мисс Мира, все-таки отказалась от этих поездок, защитила кандидатскую диссертацию в университете по юриспруденции. Теперь ведет передачи "Спокойной ночи, малыши!" Это все более реально, это профессиональное обретение себя, а не нечто выдуманное, а потом трагическое. Поэтому путь в манекенщицы – это не путь наверх.

Вячеслав ЗАЙЦЕВ: Абсолютно. Какой верх! Я работяга. Я встаю без пятнадцати пять утра и ложусь в двенадцать – полпервого ночи. Я сплю четыре – максимум пять часов. Единственная возможность, когда приезжаю на два-три дня в Париж – я там отсыпаюсь. По восемь часов сплю раз в месяц. А так нет. А потом мне всегда жалко время. Жаль в пробках прожигать время, полтора-два часа, поэтому я приезжаю в полседьмого на работу, до девяти часов я успеваю массу сделать вещей. И просто жизнь насыщена, мне не хватает времени.

Альберт ЛИХАНОВ: Вячеслав Михайлович, значит, для вас путь наверх – это путь к своим собственным вершинам, в своей собственной душе, к достижению собственных целей?

Вячеслав ЗАЙЦЕВ: Абсолютно. Не тот амбициозный верх, который существует у нас, какие-то там звезды случайно кто-то открыл, выпустили на экран, и она уже звезда, то есть она просто говорить-то не умеет. Вот "Татушки" – я поговорил, когда летел с ними в самолете, мне было плохо от того, как они себя ведут, как они разговаривают. И они становятся кумирами молодежи! Страшно.

Альберт ЛИХАНОВ: Это и обман, и самообман. Это не верх. Полагая, что забрались на какую-то горку, они опустились очень низко.

Вячеслав ЗАЙЦЕВ: Вы знаете, что. Существует, конечно, наша, в моем понимании, школа – модельное агентство, потому что у меня есть свое производство, свои коллекции. Так вот девочки заняты на этой работе, но они все учатся. Нет ни одной девочки, которая не училась бы. Они либо учатся в школе, либо в институте. То есть праздношатающихся нет. Как только я чувствую, что в девочке начинает проявляться интерес к публичности, мы созваниваемся с родителями, говорим: извините, пожалуйста, эта девочка у нас не может оставаться. Потому что я не хочу, чтобы появилась одна овца, которая испортит все стадо. Это мой принцип и принцип Егора (сын В.М.Зайцева, художник-модельер), который художником является блестящим. Он как бы ведет, охраняет девчонок. Над ним смеются все, но он охраняет девочек от этого безумства, которое творится на улице.



Беседа опубликована в газете «Трибуна» 17 июня 2004 года