Что обещает детство?

Отдельным изданием вышло в свет эссе Председателя Российского детского фонда А.А. Лиханова, посвященное положению детей в современной России.

Полный текст эссе публикуется ниже.

ЧТО ОБЕЩАЕТ ДЕТСТВО?

1.

Всю жизнь поражаюсь явно выраженному непризнанию приоритета детства. Когда хотят о чем-то отчитаться, вначале всегда следует квадратные метры и кубометры, суммы и проценты, размеры, расстояния, словом любые параметры – слов нет, необходимые при расчетах – и только потом, в последнюю очередь, поминается пресловутое «материнство и детство» при подзабытом, конечно же, отцовстве, как некая тяжкая, гирей тянущая вниз, необходимость.

Удивительно! Ведь логика продолжения жизни от рождения человеческого идет. Точнее-то, с предпосылок благополучного рождения, которое, увы, сплошь и рядом отсутствует или действует ненадежно. И уж, во всяком случае любой экономический и социальный прогноз, накрепко повязанный с политическим решением, и начинаться должен с простой арифметики: сколько у нас сегодня детей? сколько из них и в каком качестве доберутся до взрослости? какую судьбу мы приготовили им через 15-17 лет? как и кому они станут нужны, да и на что способны будут?

Назовем этот вектор мысли и практики привычным, простым, экономически и социально-отработанным, потому что так было многие годы, и, видимо, так надо мыслить впредь, к чему подводит нынешняя невнятность развития, именно этой части социума.

В привычном отношении к детству расчетность и осторожность выходят на первый план. Практика последних двух десятилетий показывает, что так называемая реформаторская разрушительность наибольшего успеха, то есть разрушительности, достигла именно применительно к детству. А, в конечном счете, к государству.

Азбучная истина. Что надо сделать, чтобы детей рождалось меньше? «Элементарно, Ватсон», — сказал бы Шерлок Холмс. Только в нашем случае и Холмсом не надо быть.

Чтобы ударить по детям, достаточно как следует стукнуть родителей. Выбить у них почву из-под ног: снизить зарплату, повысить цены, лишить работы, закрыть эту самую работу (завод), точнее позволить закрыть вновь явленному частнику, за которого государство теперь не отвечает, но берет с него налог, если он, этот частник, доходен.

Еще недавно российская семья зарабатывала не ахти что, но квартплата была грошовая, детсад – доступен, обучение школьное и высшее, не говоря о лечении, бесплатное. И нация не жируя, и не ставя этой цели, могла себе позволить одного — двух, реже трех детей, обеспечивая элементарное демографическое воспроизводство.

Но когда этого лишают целый народ, это – что?

Посмотрите результат. В общей возрастной структуре населения в 1991 году было 40.152.440 детей. В 2008-м году эта цифра составляет 27 миллионов. По статистике 2007 года в России всего 142.221.000 человек, из них граждане «моложе трудоспособного возраста», то есть дети, вообще составляют 16 % или 22.755.360 человек.

Как можно определить «усушку» и «утряску» детского населения за 17-ть лет? «Потерю» целых 13 миллионов при первом отчете и 17,3 миллиона при втором? Оставлю дипломатию дипломатам и означу эту, воочию явленную нам данность как необъявленную войну детству, завершающуюся позорной победой самих над собой.

О, сколько мудрости в пушкинском девизе: «народ безмолвствует». Он, безмолвствуя, бедствуя, лишаясь работы, теряя уверенность, социальную, то есть материальную, и всякую прочую – медицинскую, образовательную, культурную опору, пьянствуя, рожая в безбрачии и разводясь при первом скандале, не по дням, а по часам утрачивая нравственные устои, стыд, совесть и надежду, — потому как видит окрест блистательные образцы воровства и коррупции сверху донизу — в конце-концов приходит к главному и трагическому решению — отказывается рожать.

Молчаливо отказывается продолжать себя.

И речь не о каком-то недостатке, пустяке, малости, но о неслышимом стоне России, о плаче нерожденных детей – самом негромком, но самом существенном признаке самоуничтожения.

Есть такое понятие – точка невозврата. Справедливо спохватившись, власть придумала «материнский капитал», который можно в отдаленном будущем присовокупить к материнской пенсии, а теперь оплатить им жилищный кредит. Кто-то откликнулся. Но кто? Расскажите. И в этом рассказе, если он окажется честным, мы услышим немало грустного. По этническому статусу, как известно, у нас учета теперь не существует. Много и иных недоумений – почему нельзя тратить деньги, если они нужны на лечение ребенка? Впрочем, еще прежде напрашивается вопрос – а почему вообще стало необходимо платить за лечение детей?

Так вот – точка невозврата. При, скорее пропагандистской, нежели социальной идее «материнского капитала», полезном, но слишком уж микроскопическом и явно «нерешающем решении», точку невозврата в 13-17 миллионов детей мы прошли. Капиталами, пусть даже гуманными и полезными, столь глобальную массу «нерожденных» с одной стороны и «выросших» — с другой не восполнить.

И это значит только одно – нужна новая политика и практика. И не только узкая, отраслевая, называемая «материнство и детство», а всеобщая, повышающая благосостояние нации.

В сущности требуется новая социальная реконструкция, и страна располагает для этого целой армадой здравых экономистов, социологов, политологов, но их почему-то никто не слышит. Не только для меня очевидно – число детей убыло катастрофически. Эта убыль не может быть восполнена обычными мерами и всевозможным социопиаром. Оно может быть восполнено заботой, прежде всего, о родительстве, выравниванием социального статуса миллионов граждан, если и не полной ликвидацией социальных порогов между богатыми и бедными, то экстренным сближением этих уровней, даже принудительным.

Без силы здесь не обойтись. Я не про «отнять и поделить», а про социальную справедливость, политическую волю и, если хотите, применение этой силы воли для спасения России, ее детства, без которого в скором будущем не останется и взрослости.

2.

Теперь про вектор «детской» мысли и практики не привычный, а экстремальный, который анализирует данность, то, что есть, но что, чаще всего, не явилось само по себе, а тоже продукт развития социальной практики.

«А пропó», между прочим, замечу, что в силу развития самых наисовременных обстоятельств, почитаю Александра Сергеевича Грибоедова с его «Горем от ума» самым что ни на есть современным сочинителем.

Чего стоит одна только его фраза о смешенье «французского с нижегородским», поистине исторический диагноз российского, — может врожденного, что ли? – лизоблюдства и низкопоклонства.

Существовавший в стране родительский – да и учительский! – мир выучивал целые генерации грамотных людей, возвысивших державу до космоса, ядерного синтеза, высот в науках, прежде на Руси неведанных, и вдруг кому-то захотелось, чтобы дипломы наши признавались Западом. Но разве Запад наш братский что-нибудь хоть раз бескорыстно России предложил? И замысел-то соблазнительно прост – хотите, чтобы детки ваши в парижах служили, разведите общий вузовский результат на два уровня – магистрат и бакалавриат, а школьные знания сведите к компьютерному обмеру по имени ЕГЭ. Ну чем не блистательная иллюстрация смешенья «нижегородского с французским»?

И вот без всякой на то государственной нужды, искусственно внедрен единый государственный экзамен в школе, на котором проверяются не знания, а выбирается правильный ответ. Эти потуги тотчас привели к позорному результату.

В 2008 году экзамен сдавали (закончили школу) 1.097.690 человек. Двойки по литературе получили 25,3% или 277.715 человек, по математике – 23,5% или 257.957 выпускников. Главная отметка ЕГЭ – тройка. По химии ее получили 36% или 395.168 выпускников, по биологии – 45% или 493.960. 11% детей (больше 100.000 человек) получили двойки сразу по математике, литературе и русскому языку. Но – вот поразительно! – всем двоечникам прибавили по одному баллу, так что сообразительные просто сдавали чистые листы и получали аттестат. А что с отличниками? 100-балльников по разным (но не всем предметам) всего 989 ребят во всей России! По русскому языку – 620 человек, по математике – 62, по физике – 86, по химии – 42, а по иностранным языкам – ни одного!

Вывод прост как полено: современная система образования уже создала в России неграмотное, кое-как обученное поколение, про воспитание молчу, потому как за него никто не ответственен: у нас ведь теперь не министерство просвещения, а министерство образования!

Но простите за наивный вопрос: зачем, с какой целью? Отличников, особенно в естественных и точных дисциплинах, у нас Запад и так слизывает языком – едва ли не всех кряду. Это, во-первых. Во-вторых, результат ЕГЭ, кажется, внятно свидетельствует, что полуграмотная молодежь из России станет востребована там не на передовых рубежах науки и техники, а, в лучшем случае, в сфере обслуги, чему свидетельством – множество драматических автобиографий. В-третьих, почему, имея когда-то лучшую школу в мире, это мы стали подстраиваться к западным стандартам, а не запад к нашим?

За всем этим стоит основной и непростой вопрос: а у нас-то, у самих, где пригодятся сотни тысяч этих полузнаек? В торговле, в менеджменте, в милиции? Но ведь все это сферы не созидающие, не производящие, а исполняющие обмен или, в лучшем случае, надзор. Как же станет выглядеть держава менял, пусть и оптовых, да блюстителей, порой, неизвестно чего? С кем и в чём сможет она состязаться?

И тут в самую пору вернутся к привычному вектору детской политики, которая вполне недетская.

В начале 2009 года, с тех пор, как был признан кризис, стали слышны вопли власть предержащих, которые, впрочем, априори за все это и отвечают. Мэр Москвы озаботился проблемой: множество выпускников столичных вузов ходят безработными. Вот те на! Но куда же смотрели пять-то лет назад с небольшим, когда ребят этих в студенты принимали? Нельзя было посчитать, что произойдет, когда они вузы закончат и станут спецами? Оказалось, нельзя. Оказалось, вузы брали – берут и будут брать! – столько, сколько возьмется (на платные отделения). А бюджетные места в общем хаосе – и экономическом, и политическом – планировать тоже некому.

Выходит, и тут власть далека от простой меры – спрогнозировать заранее, что станет с подрастающими детьми в обозримом ей будущем.

Прогноз – вообще самое слабое место нашей государственной практики.

3.

Школьный выпускной – первый итог для всякого человека. Как бы ни были бедны, или, напротив, состоятельны родители, перед выпускником — и, может быть, именно в этот день, — волей-неволей встает к нему лично обращенный вопрос: а что ты сам можешь?

Честно говоря, этот вопрос для многих уже запоздал. По каким позициям?

В наши нынешние времена слабые знания, неразвитость, неинтерес к учению, выход на первый план мнимых целей, несущественных знаний и поверхностных интересов завладевают человеком очень рано. На мой взгляд, если раннее школьное детство обычных детей еще спасаемо, – только к этому спасению надо школе да и государству в целом приложить больше средств, больше вложить самых прямых инвестиций, — то, начиная класса с 5-го, когда дети вступают в отрочество, а потом, в юность, следует уже не строить душу, а её перестраивать, капитально ремонтировать.

При этом хорошо известно, что капремонт всегда дороже нового строительства.

Про состояние здоровья школьников давно и много говорится профессионалами здравоохранения, и я не буду этого повторять. Дети, учась в школе, теряют зрение, становятся не сильнее, а слабее физически. Культ физической культуры и спорта, в самых массовых, школьных формах, покинул образование, уступив место массовому курению, массовому потреблению слабого алкоголя – «кто за клинским?», к созданию снивелированного сознания стандартности, сознанию толпы. Наконец, к токсико- и наркомании: долгое время по прессе бродила цифра в 3 миллиона школьников, хоть раз попробовавших наркотики. Какова эта цифра сейчас?

Еще одно подлинное, но замалчиваемое бедствие, так сказать, массовая «инновация»: преждевременный секс. Школа под влиянием западных стереотипов не восстала против раннего секса, а принялась за предупреждение школьной беременности, контрацепцию. Иные головы предлагали устанавливать в школах западные автоматы со средствами предупреждения! Дескать, с сексом боротся бесполезно, так давайте предупреждать школьную беременность, аборты и их неприятные последствия.

Всё сдали взрослые – и национальные традиции, и русскую нравственность, и православное целомудрие! Не такой уж понадобился и боевой жим противника, чтобы многие, — и родители, и учителя, — предательски покинули окопы чести и морали, уступив место – чему?

Уступка сия носит в конце-то концов не только этический, но и сугубо экономический, если хотите, смысл. Во всяком случае, развивающий внутреннюю неустойчивость, утрату смысла самостроения, самовоспитания, заниженную ответственность и перед собой и перед окружающим. Малый социум, под которым я разумею семью и школу, слишком легко смиряется с непутевостью, со слабостью, что в труде, что во взглядах — подрастающего дитяти.

Физическая близость, — чаще всего неразборчивая, бытовая, — стали данностью молодой части общества. Не только юношество, отрочество, но уже и дети включены в эти соблазнительные «труды», полагая, что учатся взрослости.

Вот характерная цитата из Государственного доклада «О положении детей в Российской Федерации» Минздравсоцразвития (2006 год): «Ежегодно в России погибает 15 тысяч несовершеннолетних в возрасте до 14 лет, из них 50 % умирает от неестественных причин, и более 2.000 становятся жертвами убийства или тяжких телесных повреждений».

Еще оттуда же.

«В 2004 году на территории РФ зарегистрировано свыше 50.000 преступлений, связанных с насильственными действиями против несовершеннолетних». 6.000 стали жертвами преступлений, связанных с действиями сексуального характера: 2091 ребенок изнасилован, 2103 подвергся насильственным действиям сексуального характера, 1086 – развратным действиям».

Из самого свежего заявления Президента Д.А. Медведева: в 2008 году жертвами насилия стали 126.000 детей, в результате погибли 1914 ребят, 2330 детей «подверглись насилию» и «получили тяжкий вред здоровью». За 9 месяцев 2008 года совершено 784 случая «сексуальных действий» против несовершеннолетних. Заметим, только зарегистрированных, выявленных. Двенадцать с половиной тысяч детей находятся в розыске. А это значит многих из них не найдут никогда.

«За последние годы», как свидетельствуют некоторые документы, «действия сексуального характера с лицом, не достигшим 16-летнегшо возраста» увеличилось в 30,8 раз (по сравнению с чем?), «развратные действия» в 3,6 раз, «изготовление и сбыт материалов с порнографическими изображениями несовершеннолетних» в 10 раз (опять, в сравнении с чем?). «Количество только выявленных фактов вовлечения несовершеннолетних в занятие проституцией» выросло в 11,8 раз. Как утверждает МВД, количество сайтов с детской порнографией увеличилось почти на треть, а «количество интернет-материалов с детской порнографией» увеличилось в 25 раз. В самый раз спросить МВД: а может вам не считать все это надо, а просто прихлопнуть? Чего не хватает-то? Силушек? Компетенции? Чьего-то приказа?

По оценкам независимых экспертов, число подобных грязных ресурсов достигло уже более 300 миллионов web-страниц. При этом средняя посещаемость одного сайта составляет около 30 тысяч человек в месяц!

А что сказать о детской проституции? О торговле детьми для тех же целей? О добровольной развратности детства? Кто и как очертит эти границы?

Мой знакомый, доктор медицинских наук, один из светил детской невропатологии, и он же священник, глава Душепопечительского центра при Крутицком Патриаршем подворье отец Анатолий (Берестов), утверждает, что недозволенный, ранний секс не просто грех, но очевидное разрушение человеческой органики. Такой человек, в сущности, совершенно еще не устоявшийся, теряет целостное восприятие мира, смотрит на окружающее псевдовзрослым циничным взором, видит только плохое и ждет только его.

Детский секс приводит к задержке или остановке психического и интеллектуального развития, сосредоточившись лишь на своей узенькой псевдоцели. Это ведет, так сказать, к «боковым» последствиям – всегда связано с курением, выпивкой, свободой слововыражения, и, в конечном счете, к примитиву сознания.

В поисках мнимой самодостаточности дети становятся грубы и конфликтны с близкими, выходят из-под контроля семьи и ближнего позитивного социума, легко вписываются в криминал, становятся его жертвами, а потом и участниками. Чувство ответственности перед кем бы то ни было стирается. И, как правило, собственная жизнь идет кувырком.

Еще неустоявшийся организм – и физиологически, и психически, слабый и телом, и духом, всю свою энергетику тратит на интимный акт. Его сознание посвящено преждевременной цели, а духовная работа, интеллектуальное развитие сокращаются, снижаются, вообще исчезают. Это происходит сплошь и рядом.

Важная часть жизни человека, начавшаяся слишком рано, до естественно наступающей зрелости, выматывает его, не дает накопиться взрослой энергетике, тратится попусту, и опримитивливает, оглупляет личность, делает ее мельче, грубее, примитивнее.

Можно спросить, не слишком ли много внимания я уделяю этому непубличному фактору? Нет! Ведь если речь идет о целой генерации, можно доказательно утверждать: ранняя греховность опрощает, выхолащивает огромные человеческие пласты, которые теряют свою историко-генетическую самоценность, не интересуются, кто они и зачем явились в этот мир. Это поколение жрущих, пьющих и немного требующих гомосапиенс, уже органически созданного быдла, о котором кое-кому так мечтается за рубежами нашего милого отечества. Да и в рубежах тоже.

Пьющие, жрущие, бездумные и бесчувственные соискатели «хлеба и зрелищ» – это всегда и только «серветёры», обслуга кого-то, зачем-то и почему-то. Но не здоровая нация, полная энергии и желания продолжить добрые дела предков во имя упрочения Отечества!

Всякая массовая нравственная аномалия всегда таит в себе экономическую «фигу». Великое множество потребительствующих, ложно сориентированных, невысоко парящих «птиц» ненадежно по всем параметрам: им недоступен высокий профессионализм, достойная цель, они неспособны цементировать собой семейные отношения – помогать, прощать, улучшаться. Неспроста у нас на 100% регистрируемых браков, разводов теперь приходится 85-90%.

Наивно полагать, что все это неуправляемые процессы. Напротив, они сверхуправляемы, и осознание этого обстоятельства вызывает естественный человеческий протест. Чья-то цель — сделать страну державой дураков – почти осуществилась, и оказалось, что процесс этот занял не так уж и много времени. Происходящее – безусловно осознанное, хотя, видимо, уже и не всегда управляемое действие. Некоторые начала неуправляемости, будучи выбиты из-под него, как стопор маховика, дают раскрутиться псевдосистеме. Сила инерции набирает все ломающую мощь. Настает момент несоответствия ложной практики созидательным целям и конструктивному смыслу государства.

Но кто сказал, что процессы распада, намеренного разложения и разрушения, история проглотит молча, не разжевывая?

Таких примеров цивилизация не знает, но знает примеры исчезнувших цивилизаций – иногда при исторической анонимности их исполнителей.

Как бы там не было, но современные технологии, публичность, не предоставляют именно этой возможности – анонимности разрушения.

4.

Однако вернемся к детям «экстрима», к тем, кто явлен к жизни, но какой? Каково качество русского детского мира пусть хотя бы и объемом в 27 миллионов душ?

В стране 800 тысяч детей-сирот и детей, лишенных родительского попечения. Прибавим к этому, что, пересекая статистическую черту 17-летия, возраста взрослости, дети-сироты просто-напросто становятся взрослыми-сиротами, и наша социальная система освобождает себя от заботы об этих людях. Число ежегодно вновь выявленных сирот и детей, лишенных родительства за последние 20 лет составляют около 2-х миллионов.

О тяготах и угрозах, которые создает государству один только сиротский мир, говорю и пишу третий десяток лет, и выходы из кризиса существуют, хотя, конечно, это, в любом варианте, обременяющее дело, самостоятельный раздел социальной экономики. Особых и самых дорогих усилий потребует жильё для этих детей, когда они достигают совершеннолетия. Но особая печаль – утрата родственных уз. Впрочем, и это еще не все. Но об этом – не здесь. Тут уже речь не о дорогостоящем капремонте детской жизни, точнее, не только нем. А об огромной застройке страшного пепелища. Это касается всего детского «дна».

В стране 700 тысяч детей-инвалидов. Большинство из них остаются в семьях и тогда благополучие семьи резко падает, хотя и так-то эти семьи находятся в зоне бедности. Передача маленького инвалида в интернатное учреждение при всех усилиях не самого лучшего персонала и крупных госзатратах, остается малоэффективной.

В стране существует – и никуда от этого не деться – мощная система специальных (коррекционных) школ-интернатов, как назвал их один сочинитель – «школ для дураков». Таких заведений в 2006 году было 1342 (из них 232 – для детей-сирот) и там проживало 157,2 тысячи детей, в том числе 24,5 тысячи детей-сирот. Огромная, тяжелая, дорогостоящая и печальная обязанность государства! Но какая же безысходность кроется в ней! Дети, которым по справедливости ли, по диагнозам, или по хотению взрослых навесили ярлык – ЗПР, задержка психического развития, — получают одноразовый приговор навсегда и априори не могут со дна подняться! В этих школах детей кормят, поят, одевают, кое-как за ними присматривают и ждут не дождутся, когда – или выпустят в какое-никакое ПТУ (где они?), или в следующую богадельню – уже для взрослых.

Здоровье (нездоровье) детей, наверное, самый болезненный признак здоровья (нездоровья) страны в целом, включая любые ее возможности и надежды.

Но если у нас осталось 27 миллионов детей, что означает статистика, по которой в 2006 году зарегистрировано больных детей от 0 до 14 лет с диагнозом, установленным впервые в жизни, – 37 миллионов 388 тысяч, а подростков 15-17 лет – 7 миллионов 593 тысячи? А означает эта статистика ни что иное, как детскую заболеваемость: у одного ребенка в течение года может быть впервые в жизни обнаружен не один диагноз, а два-три-пять... сколько еще?

Но ведь есть же и совершенно здоровые дети. Значит, все остальные имеют по два и более диагнозов, опять же установленных впервые в жизни.

А не впервые? Дети от 0 до 14 в 2005 году – 36 миллионов 837 тысяч, а 15-17 лет – 7 миллионов 730 тысяч. В 2004 году – 36 миллионов 471 тысяча (первая группа), 7 миллионов 802 тысячи (вторая). В 2003 – 37 миллионов 118 тысяч (первая), 7 миллионов 802 тысячи (вторая). В 2000-м году – 38 миллионов 225 тысяч (первая), 6 миллионов 621 тысяча (вторая).

Конечно, можно считать, что часть детей от каких-то диагнозов избавилась (вылечилась). Но ведь к ним постоянно прибавляются те, у которых все выявилось, повторяю – впервые в жизни. И, несмотря на то, что, скажем, малыш, почти всякий, переносит немало вроде бы естественных болезней, общая статистика просто уничтожающа: нация больна с детства!

Дети, проживающие в малоимущих семьях. Таких детей до 6 лет в 2002 году было 2,1 миллиона человек, от 7 до 15 – 5,8 миллиона, а учета таких детей 16-17 лет не существует. Сократилось ли число малоимущих семей за прошедшие годы? Можно определенно сказать – выросло. А как оно выросло в связи с кризисом? Из-за безработицы родителей?

Число несовершеннолетних, состоящих на учете в милиции, в 2002 году составило 363,2 тысячи, из них до 13 лет – 81,5 тысяч, 14–15 лет – 133,6 тысячи, 16–17 лет – 171,3 тысячи.

Число осужденных несовершеннолетних – 88.334 тысячи человек. Кстати, все те же отчаянные дети, называемые несовершеннолетними людьми, совершили 2.526.305 преступлений. Повторю: есть предположение, что 3 миллиона школьников попробовали наркотики.

О беспризорности сегодня почти не говорится. Дети, которые попрошайничали вокруг вокзалов больших городов, как будто исчезли, — их рьяно отлавливает милиция, их передают во временные приюты, потом отправляют по месту жительства, и кругооборот повторяется. Но ведь и дети чему-то научаются. Беспризорность обрела скрытные, часто камуфлированные формы, статистические показатели на эту тему звучат приглушенно, а число задержаний несовершеннолетних составляет 1-1,5 миллиона в год.

Но вот цифра, говорящая сама за себя: в 2007 году в 3358 учреждений, специально созданных для социального обслуживания семьи и детей (тут и приюты, и кризисные центры для родителей, и реабилитационные центры для детей) обратились и обслужены 11.923.624 человека. И все они без преувеличения, — и дети, и их родня, — в полном смысле слова бедолаги. В школах не обучалось в 2007 году 21.223 ребенка – по разным причинам: от состояния здоровья, «материального положения», до «необучаемости» — это при великой русской школе коррекционного образования. Впрочем, в 2003 году таких детей было 40.579.

Возвращаясь к беспризорным, приведу цитату публичной статистики. В 2007 году в лечебно-профилактические заведения было доставлено 58.304, в 2006 – 64.361, в 2005 – 65.587 детей. Подавляющая масса госпитализирована. И что дальше?

А дальше, поправившихся отправили в центры временного содержания несовершеннолетних МВД (т.е. преступивших черту) 321 (в 2007 г.), в учреждения здравоохранения – лечиться дальше 9.198 (тоже в 2007 г.), умерло 111. И есть любопытный в этой статистике раздел: «прочее». В «прочих» оказалось 48.714 детей (в 2007 г.), 52.679 (2006 г.) и 53.423 (2005 г.) Что за прочее? Да проще не бывает. Ушли на волю, в новое продолжение беспризорничества, выбыв из сферы внимания государственных органов. Что тут скажешь еще?

Не стану приводить данные о числе браков и разводов. Вторая часть этого соотношения просто удручает. На мой взгляд, оно тесно связано с тем, что говорилось выше. В качестве же непрямого экономического осадка надо признать очевидные слабости неполной семьи – и морального порядка, и социального уклада, и финансового положения детей.

Все эти обстоятельства порождают нестабильность детства – его неуверенность в бытовом пространстве, в близком и отдаленном будущем, особенно при введении платной медицины и высшего образования и почти полного отсутствия образования средне-технического, разнообразных в прошлом ПТУ и техникумов, которые, не закрывая двери в вуз, давали достойный оптимум в качестве перспективной рабочей профессии, для сирот так и вовсе спасительной.

5.

Так что если сложить все группы детей, находящихся в состоянии нестабильности, а то и прямой депривации, по самым скромным прикидкам набегает цифра порядка 10 миллионов. Из 27. Весьма приблизительная, неточная цифра, но пусть будет даже так...

10 миллионов людей, только начинающих жить и не имеющих твердой надежды в собственном будущем?

Что это?

Вопросы политики? Еще какие!

Вопросы образования и воспитания, всего того, что прежде справедливо называлось просвещением, включая в это слово такое важнейшее понятие как цель молодой жизни, ее смысл?

Вопросы экономики? Но какую же экономику можно построить, если строители её, её исполнители, её работники – люди без смысла и знания, без семьи, с преступным началом, а то и просто больные – пассивные потребители экономики, которых нельзя же бросать!

Экономика без людей немыслима, сие сиречь азбучная аксиома. Без людей слабых – слаба. Без грамотных – примитивна.

Но ведь люди, слабые и сильные, приходят во взрослость из детства. И вполне ясно, что, значит, детство – важная часть не только экономики, но сегодняшней практики и завтрашней истории государства.

Чем больше в детство вложишь, тем больше от него получишь.

Доходов или убытков. Славы или бесславия. Взлетов или падений.

Инвестиции в детство – первое и краеугольное условие развития.