27 ноября лидер Детского фонда, писатель и постоянный, многолетний автор толстого литературного журнала "На современник" Альберт Лиханов принял участие в скромном, увы, чествовании Станислава Юрьевича Куняева. Ему исполнилось 85 лет. Выдающийся поэт, публицист, многолетний главный редактор этого журнала, Станислав Куняев закончил к своему юбилею основательные воспоминания о литературе, её борениях, о России и глубоких нравственных исканиях поколения, к которому относятся и Куняев, и Лиханов.
Наш сайт перепечатывает слово Альберта Лиханова, посвящённое другу и опубликованное в №11 "Нашего современника".
НЕУДОБНЫЙ КУНЯЕВ
Мы знакомы со Стасиком давным-давно. Вернее, это я его знаю с 1967 года, ещё вовсе и не познакомившись с ним лично. Из Новосибирска, куда я уехал из родной Вятки собкором “Комсомольской правды”, меня перевели на работу в Москву, и, отдалённый тысячами вёрст от семьи, я принялся писать первую свою большую повесть “Чистые камушки”. Писал, ни с кем не перемолвясь даже звуком (и сейчас считаю это непременным для себя правилом), после работы сидел в большом общем кабинете ЦК комсомола на проезде Серова и, перекусив в буфете, оставался тут до поздней ночи.
Первое, что уверенно, ни минуты не сомневаясь, вывел тогда на первом листке, был эпиграф: “Добро должно быть с кулаками”. Имя автора материализовалось через пару, может быть, лет, но уверенность жёстко построенного утверждения не только вела меня, пока я писал повесть, но ведёт и всю жизнь, во всём, что мне приходилось и приходится одолевать. В общем, эти слова, этот бескомпромиссный приговор, даже — выстрел, — ранит своей точностью всякий раз, когда я не только цитирую, но просто думаю о них.
И как же достойно было познавать, что эта строка абсолютно, без всякого отступа, совпадает с личностью автора.
Станислав Куняев — служащий правде. Я не знаю случая, когда бы Куняев и правда не совпадали. Такое убеждение приходит, говоря откровенно, не сразу. Даже после полудискуссии-полудраки “Классика и мы” в ЦДЛ, которой мне пришлось быть свидетелем и которая вызвала сотрясение основ в “больших домах”, я не пришёл к такому выводу. Да, бойня, да, стычка двух — или даже более — воззрений, но ту сечу за непреклонность истины можно было принять за молодую самоотверженность. Все ждали умиротворения, и кто-то его достиг.
Но не Стасик. Прошли годы, и многое в его жизни для меня оказалось за занавесью. Он был поэтом, стал секретарём Московского союза, сидел в буфетах ЦДЛ, насквозь пропитанных то ли отвагой поэзии, то ли неприкрытым спором о русскости — не мне судить. Тем более, я пошёл обочь, в литературу для юношества, а там позволялось много такого, за что взрослая литература не бралась, к примеру, нравственные метания слёток принимали за возрастное: окрепнут, мол, и успокоятся. А если — напротив…
Но если у литературы про младших были и всемогущие покровители, вроде Сергея Владимировича Михалкова, и разумные управители, как, к примеру, Константин Федотович Пискунов, директор “Детгиза”, пришедший к своему столу из курьеров, то “взрослая” поэзия и проза словно нарочно сталкивались чуть не понедельно, подогреваемые и остужаемые модной тогда литературной печатью. Станислав Куняев обретался в самом что ни на есть кипящем вареве.
И всегда, когда мы накоротке пересекались с ним, он был готов, мне казалось, немедленно завернуть рукава, скинуть пиджак и броситься с кулаками за правду, которой служил.
И вот он пришёл в “Наш современник”. Одними — возносимый, другими — поливаемый. Перед Стасиком журнал этот стал знаменем русского народа: Сергей Викулов привёл туда целую плеяду — жизнью выдвинутую плеяду истинно русских сыновей: Фёдор Абрамов, Виктор Астафьев, Юрий Бондарев, Сергей Никитин, Василий Белов, Евгений Носов, догонявший их Валентин Распутин.
“Современник” демонстрировал свою преднамеренную, отборную особенность: деревенская жизнь (кроме Ю. Бондарева), народное бытование, всё, что идёт от земли — это и есть русскость.
Оказалось, этого мало. Русскость давно вышла за пределы своего народного бытования, а викуловский, хоть и честный, и верный, но выбор всё-таки ограниченный отсекал всё остальное.
И Стасику пришлось расширять круг мышления.
Помню, что одной из первых, конечно, глобальных, философских, непостижимых и до сих пор не только что не понятных, но и непрочитанных гигантских публикаций стала “Пирамида” Леонида Максимовича Леонова. Она настолько выламывалась из предшествовавших традиций “Современника”, что её и печатали-то как бы отдельно, вроде приложения к журналу. Может, и в самом деле — “Пирамида” есть приложение ко всей отечественной словесности, как предположение грядущего, пролог к чему-то не ясному пока для нас? И, может, не нам осмыслять это так непросто написанное пророчество?
А далее “Наш современник” Куняева в советничестве с Вадимом Кожиновым смело ввёл ранее приглушённую, щемящую ноту — русскую классику, признаваемую “второстепенной” во лета оны, но вдруг оказавшуюся более чем первостепенной: например, Тютчева. Аристократ, выросший и состоявшийся на Западе, Фёдор Иванович оказался русским патриотом такого неподкупного свойства, что это-то и следовало всячески возносить — не как серию литературоведческих разборов, а как развитие его философем, состоящих-то порой всего из одной строчки. Если бы мы хотели не просто сами жить, а продолжать начатые в советские поры деяния в защиту русскости, её утверждение и новое назначение.
В разных форматах, на разном уровне, в дни новых страданий и старых предательств, “Наш современник”, переплавляя в новые ценности старые девизы, сохранял подлинность правды.
Куняев, даже ценой собственной поэзии, был первым, как всегда, был закопёрщиком в отыскании неудобной правды. Его книги публицистики, напечатанные сначала в журнале, а потом и томами, циклами томов, будто бы торопясь к какому-то новому берегу, устанавливали иные связи между нами и классикой, жёстко разбирая “исторические” измышления и разного свойства ложь.
Мне кажется, “Наш современник” советских лет как-то отплывал в сторону, назад, его авторы, сделав безмерно важное, сказав о том, что было забыто или извращено, теперь уступают анализу того, что будет. И здесь весь неподкупный образ главного редактора, вся его отвага определяют правдивость и честность русских страданий первой четверти двадцать первого века. А правда, как ведомо, всегда неудобна, как неудобна бескомпромиссность личности Станислава Куняева.
В “Нашем современнике” — смелая поэзия, отважная публицистика, надёжная проза. И всё это обретено разумом, верностью и отвагой его главного редактора.
Я не раз говорил ему: “Почему журнал называется “Наш современник”? Ну ладно, в советское время “наш” к нему подходило. Но сейчас-то! Может, пора нескромно вспомнить Некрасова и вернуть старое и вовсе не скромное название “Современник”?”
Стасик пока усмехается и отшучивается. Но то, что сделал для журнала он сам, ничуть не меньше трудов Некрасова. Правда, говорят, Некрасову в карты везло. А сейчас с кем играть?
АЛЬБЕРТ ЛИХАНОВ
Председатель Российского детского фонда
