Газета «Новые Известия» публикует интервью с Альбертом Лихановым к юбилею писателя.
Писатель Альберт Лиханов
Виктория Иванова
В воскресенье, 13 сентября, известный писатель, председатель Российского детского фонда Альберт ЛИХАНОВ празднует юбилей – ему исполняется 80 лет. «НИ» побеседовали с Альбертом Анатольевичем о радостях и проблемах современных детей, о роли литературы в жизни общества и о работе детского фонда.
– Альберт Анатольевич, с какими мыслями подходите к
юбилею?
– Думаю о том, что с нами со всеми будет, чем дело кончится. Очень печально,
что мы все сейчас следим за курсом доллара и рубля, почем баррель нефти, и
совершенно забываем, что на самом деле с нами происходит – с нашей душой,
нашими детьми. Ведь главный результат любой деятельности – кто же останется
после нас? И продолжат ли они наше дело?
– Вы придерживаетесь оптимистичных взглядов?
– Как человек, мягко говоря, взрослый, я отношусь ко всему, что сейчас
происходит, с глубокой печалью. Мне жаль, что весь мир ополчился против нас.
Даже во времена холодной войны 1950–1960-х, которую я хорошо помню, такого не
было. Всегда были надежды, сотрудничество, никто не хотел войны. А сейчас,
похоже, войны хотят все, и при этом все хотят наказать нас. Мне хочется
надеяться, что это не так. У народов Европы ведь много своих хлопот. Например,
беженцы. Мне их жаль, ведь они страдальцы. Разве у кого-то есть сегодня
абсолютно благодушное настроение? Все озабочены. К тому же я дитя войны и помню
с детства, что такое испытания, голод, похоронки, плачущие дети и взрослые.
Нужно с большой осторожностью относиться к своим собственным интересам. Я из
тех, кто из сейчас происходящего многого не понимает. И совершенно меня ранит
идея социального расслоения общества и особенно – детского мира. Теперь есть
дети богатых и дети бедных, и дети среднего сословия. Кто-то думает, что
вырастут – сравняются. Но ничего подобного. Если детям предлагают неравные
условия тогда, когда они формируются как личности, то надеяться на их гуманизм
по мере взросления не приходится. Я убежден, что дети должны быть все равны.
– И как этого достичь?
– В этом смысле мне очень нравится пример Японии – там все дети ходят в школу в
одинаковой форме и не имеют никаких привилегий. Это очень верная и подходящая
нам идея.
– А как же мнение психологов, утверждающих, что школьная форма обезличивает
ребенка и убивает индивидуальность?
– Психолог психологу рознь. Вот во время войны мы все не только ходили в форме,
нас еще и подстригали одинаково. И ничего, выросли великие ученые, академики,
маршалы. Равенство детей – один из принципов разумного государства, где людьми
правят не мамоны, а нечто более возвышенное, чего нам так не хватает. И
обязательно должны быть правила. Сегодня же в школах даже правил нет. Школа
больше не занимается воспитанием, только образованием. Так что я ей сочувствую.
– Вы много внимания уделяете детским библиотекам. Там тоже все плохо?
– Ничего хорошего там не происходит. Детские библиотеки постоянно
оптимизируются, попадают под крышу взрослой библиотеки. Во многих устарели
книжные фонды, не обновляются десятилетиями. Этим летом на книжной
ярмарке-выставке на Красной площади директора детских библиотек обратились к
президенту Владимиру Путину – до сельских детских библиотек литература вообще
не доходит. И президент выделил 50 миллионов рублей. Почему же губернаторы не
следуют этому примеру? Это ведь знаковая просьба, надо действовать.
– А как быть с тем, что дети сейчас все больше предпочитают книгам Интернет?
– Эта проблема действительно есть. К сожалению, наш отроческий мир сегодня –
раб системы Интернета. И мы проигрываем уже не одно поколение. Почему-то в
Великобритании количество тиражей и книжных магазинов растет, а у нас – только
падает. Значит, государство должно создать преференции для этой части
цивилизации. Это ведь именно цивилизация, а не просто вопросы печати и
каллиграфии. Сейчас сильно упал интеллектуальный уровень наших детей. Многие
просто неграмотны. Количество ошибок – ужасающе. А взрослые без Интернета не
знают даже, как написать заявление.
– Так что же делать?
– Бороться. Наш фонд старается постоянно помогать. Вот совсем недавно мы
поставили новые книги 19 затопленным библиотекам. Отправили книги в 60
библиотек Крыма и Севастополя – долгое время там детская литература на русском
языке не издавалась. Но книги – это только часть. Есть много медико-социальных
программ. Мы помогаем глухим деткам обрести слух и научиться разговаривать,
есть программа для детей с туберкулезом – им заболевают ежегодно 260–270 тысяч
детей. И многие другие программы. Но для того, чтобы помогать, всегда
необходимы средства. Мы – благотворительная организация.
– Много ли людей откликается на призывы о помощи?
– Откликаются очень трудно. Любое доброе дело – это каждый раз огромный труд.
Особенно, если при этом государство относится безучастно. Оно тратит свои
ресурсы по бюджету, а дальше – все. Поэтому там, где государству трудно,
находимся мы. Армянское землетрясение, столкновение пассажирских поездов на
перегоне Уфа-Челябинск, разлив нефти в Республике Коми, Чеченская война,
Беслан, Южная Осетия. Дальневосточное наводнение, пожар в Хакассии. Крымск уже
вроде бы все забыли, а в этом году мы помогли там десяти школьным библиотекам.
– За такой интенсивной работой остается ли время на творчество?
– Если поначалу фонд «вышел» из моих книг, то теперь мои книги стали
продолжением фонда, его проблем и страданий. Вот только что вышла моя новая
вещь, из цикла «Русские мальчики» – про войну и детей на войне. Обычно я
стараюсь выделить месяц в году на то, чтобы писать. Но это – в лучшем случае,
если время позволяет. В этом году я надеялся выделить себе месяц в начале года,
но не получилось. Но писать просто для того, чтобы писать, мне уже давно не
интересно. Я себя иногда сравниваю со стаканом с водой. Когда я пишу, я выпиваю
воду. А дальше мне нужно время, чтобы позаниматься другими вещами, от политики
до практики, которые в итоге этот стакан наполняют. И я смогу сесть писать
тогда, когда буду переполнен.
– Говорят, для детей писать сложнее, чем для взрослых?
– Я сторонник того, чтобы разговаривать с подросшими детьми, которые ищут
ответы на свои вопросы. Когда случается беда, острая ситуация, дети очень часто
ищут ответы на свои вопросы где-то на стороне. И вот, например, Януш Корчак еще
в 1930-х написал книжку «Правила жизни» – как себя вести в разных ситуациях.
Там речь о выборе. Часто подростки не могут сделать выбор, потому что еще не
знают, что он есть. В любом возрасте надо себя сдержать, остановиться, обдумать
последствия. Меня же называют детским, юношеским писателем. Я не спорю –
называйте, как хотите. Но мои книги «двухсторонние», чтобы дети смогли понять
взрослый мир и родители смогли лучше понять своего ребенка.
– То есть вы себя детским писателем не считали?
– Я про это никогда не думал. Просто писал. Мой первый рассказ был напечатан в
журнале «Юность» в 1962 году. А потом я стал участником IV Всесоюзного
совещания молодых писателей. И оказался в семинаре Льва Кассиля, который
считался лидером детской и юношеской литературы. Так я и попал в эту обойму. Но
сейчас детская литература изменилась – десятилетия должны были пройти, чтобы я
осмелился взяться за такие темы, которые были не представимы. Это тяжелые вещи,
которые мне горько было писать. Например, два рассказа «Мальчик, которому не
больно» и «Девочка, которой все равно» – о мальчике с ДЦП и девочке, перенесшей
насилие. Или повесть «Эх, вы», где речь идет о детском самоубийстве. В моем детстве
этого не было, только клинические случаи. Сейчас каждый год кончают жизнь
самоубийством 500–700 детей. И есть исследования на эту тему. Что же с нами
случилось? Раньше к таким вещам литература не прикасалась. Сегодня же можно
писать практически обо всем. Нужно владеть мыслью и внутренней методикой. Но
что грустно, так это то, что мы теряем наше великое русское качество –
отзывчивость. В старые времена даже после повести я бы получил мешок писем.
Читая литературу, люди плакали, хотели стать лучше. Вот что такое – литература.
Это не развлекаловка, это то, что с человеком, когда ему плохо. Когда ему
хорошо, он обойдется и без книг.
– За современной литературой следите?
– Да, но стараюсь держаться от нее подальше. Конечно, есть авторы, которых я
поддерживаю, например, Николая Зиновьева. Это классик современной литературы,
новый Николай Некрасов, страдалец за Россию. Мое основание построено на русской
классике и литературе, которая создавалась у меня на глазах. Прежде всего это
авторы военной поры: Виктор Астафьев, Василь Быков, Юрий Бондарев. Это
классика. Но сегодня классика не в моде. И, к сожалению, наша власть
индифферентна к происходящему, ей не хочется влиять на процессы, которые
считаются объективными. А я считаю их субъективными, и они до добра не доведут.
Мы приходим к облегченному виду сознания, к этакой сумочке на плече, а не к
тяжелому рюкзаку за спиной. Грустно, что сегодня образцами литературы признают
совсем не то, что должно звучать как национальная литература.
– Давайте вернемся к юбилею. 10 лет назад, перед 70-летним юбилеем, вы дали
определение каждому возрасту. 80 вы тогда назвали «возрастом святости». Сейчас
вы с этим согласны?
– Значит, сейчас готовлюсь к святости (смеется). На самом деле я чувствую, что
ничто от меня не зависит. Наверное, признак святости, когда ты уже ничем не
озабочен. Но я пока – очень озабочен.
