Скончался Виктор Васильевич Прибытков, мой старый друг, проверенный не болтовнёй, а делом – да еще и каким. Именно он, в ту пору первый помощник Генерального секретаря ЦК КПСС К.У.Черненко, помог мне добиться первого постановления партии и правительства о положении детей-сирот. Чтобы не повторять сказанного не раз, цитирую из своей книги 2020 года «Не истает в памяти», фрагмент, посвященный тому, как это было.
«Я пошёл в ЦК партии.Идти туда напролом, в соответствующий отдел, было бессмысленно. И я стал узнавать у братьев по комсомолу, кто в аппарате Большого дома, во-первых, добросердечен, а, во-вторых, находился на высоте, с улицы не зримой, но достойной выслушать исповедь.
Мне подсказали, и я его знал. Это был Виктор Прибытков, когда-то первый секретарь Липецкого обкома комсомола, потом сотрудник отдела рабочей молодёжи ЦК комсомола, где долго не задержался и был призван в аппарат Черненко, Константина Устиновича, члена Политбюро, занимающегося административной частью работы ЦК. Наиважнейший перекрёсток, где многое и не всегда зримо решалось.
Я позвонил Виктору, он меня пригласил, и я ему примерно час излагал проблемы сиротства, оснащая их шокирующей статистикой.
Виктор был, да и остаётся по сей день человеком высочайшей культуры и деликатности. Увидев во мне наивного незнайку аппаратной жизни, он разъяснил как школьнику:
— Понимаешь, у каждого секретаря своя сфера полномочий. Она чётко очерчена. Мой шеф имеет свои возможности, но вмешаться в иные, за которые отвечает кто-то другой — это по умолчанию невозможно.
Помолчав, добавил:
— Но я тебя так понимаю!
Я сказал, что готов написать записку в ЦК, или писательское письмо, наконец, лишь бы оно было услышано.
— Ведь вон, сибирские реки остановило писательское письмо!
— За этим письмом — целая история!
Выходило, только у сиротства нет истории! Тем не менее мы расстались дружески.
Заходил я к Виктору и ещё не раз. Не он, абсолютно порядочный и честный человек, а система лежала неподвижной гранитной глыбой.
И меня кто-то толкнул к белому листу. Или что-то!
Годы, которые совпали с моей тревогой за беспрерывно сиротеющих ребят, вдруг, едва ли не в одну бессонную ночь, сложились в план, потом в сюжет, и я кинулся писать повесть с заголовком, что бывает только в счастливых случаях сразу: «Благие намерения».
Работа заняла конец 1979-го и начало 1980 года. Перепечатав, я тотчас отнёс в журнал «Знамя», и в августовском номере 80-го её напечатали.
Удивительное дело,! В общем-то, я теперь это хорошо и твёрдо знаю, а тогда хотя всё это и знал, и предполагал, и не раз испытал на себе, был радостно окрылён: «Знамя», а конкретнее, мои «Благие намерения» прочитали. Это приятно, когда тебя читают неведомые тебе, так сказать, «простые» читатели. Но когда звонят из советских посольств в разных странах, например из США. Из отделов ЦК партии? Заместители министров, включая профильное — просвещения?
1980-й совпал с моим 45-летним юбилеем, издательство «Молодая гвардия» выпустило мой том в серии «Библиотека юношества» и назвало его по новой повести — «Благие намерения». Выступать перед читателями меня звали наперегонки. Это была моя «знамённая» трёхлетка: за год перед тем я напечатал в этом журнале «Голгофу», год спустя «Высшую меру», и хотя не этот фактор был решающим, да я и не уверен, что именно «Благие намерения» предопределили поддержку, но я получил Государственную премию РСФСР имени Н. К. Крупской. Это придавало уверенности, но не открывало возможностей.
Настала эпоха прощаний.
После Брежнева попрощались с Андроповым, а его место занял Черненко.
О своих помыслах я и думать не мог. Страна и мир полнились разговорами — досужими и неверными.
И вдруг в редакции раздаётся звонок. Говорят, что меня ищет Прибытков. Я тотчас отзваниваю. А он говорит:
— Ну, где твоя записка? Тащи скорей!
Затрепыхался ли я? Конечно! Но, кроме лёгкой напряженности — никаких опасений. Напротив — радостное волнение. Я отправился домой и истратил на письмо ровно сутки. Главной трудностью оказалась последовательность сорока пяти пунктов моих предложений. Ещё полдня заняла перепечатка рукописи. В конце этого, второго дня моё послание оказалось в руках Виктора Прибыткова. Он подтвердил получение.
Можно было расслабиться. Я полагал, что теперь начнутся разнообразные разборки на разных уровнях и следовало готовиться к спорам. Но на этом этапе ни к чему готовиться не пришлось. На второй день — абсолютный рекорд! — звонит Виктор и говорит:
— Ну, я поздравляю тебя! Генеральный секретарь подписал поручение подготовить по твоему письму Постановление ЦК и Совета Министров СССР. Поручение адресовано Алиеву Гейдару Алиевичу.
Я не спросил, а недоуменно воскликнул:
— Почему Алиеву?
— Потому что он как член Политбюро и Первый заместитель Председателя Правительства ведёт социальные вопросы.
Я молчал. Виктор добавил, смягчаясь:
— Да ты ничего не понимаешь! Это самый лучший вариант. Увидишь»!
Так оно и произошло. А Витя, Виктор… Он отошел в тень, но дело решил он.
Виктор ушел тяжело, жизнь ломала его по полной. Сначала умер взрослый сын, потом жена. Собираясь в больницу, откуда не вернулся, взял с собой «Евгения Онегина». А там, когда стало совсем худо, велел сиделке:
- А Пушкина верните домой!
Прости и прощай, мой друг незабвенный!